В один из таких загруженных и уже привычных дней в гостиной ее настигли близнецы, Ли Джордан и Кира. Последняя практически умоляла взглядом не отказывать им в прогулке до Хогсмида, но Сиерра была непреклонна. Тогда-то Фред и не удержал язык за зубами.
— Неужели влияние Перси настолько заразно, что ты теперь стала книжным червем? — пошутил он, но никто впервые не засмеялся, наоборот — Купер смерила его злобным взглядом, а Джордж пихнул локтем.
Сиерра замерла на мгновение, а затем подняла на него сверкающий молниями взгляд. Казалось, ее пасмурные уже столько дней глаза прямо в эту минуту разразятся настоящей бурей.
— Ты хочешь, чтобы я свою боль скрывала за агрессией, как это привык делать ты, Фред? — обманчиво спокойно поинтересовалась она. — Давай. Начнем с тебя?
Чтобы предотвратить неминуемый конфликт, Джордж вытолкал брата из пустующей гостиной, а Кира шипела на него подобно настоящей змее. Конечно, он потом извинился за эти слова, но обратно их не вернешь. Сиерра проводила их компанию пристальным взглядом, а затем с силой скомкала пергамент и кинула его на стол. Обычная шутка, которая лишний раз доказала, что она еще совершенно не готова выбираться из своего хрупкого мира, выстроенного с таким трудом. Упоминание о Перси разбередило в ее груди безобразную незаживающую рану. Сиерра сосредоточилась на смятом комке пергамента, бывшего недавно ее эссе по трансфигурации, и попыталась выровнять дыхание, но ярость внутри бурлила с неистовой силой. Она чувствовала, как волна гнева поднимается вверх по всему телу, опутывает руки, подступает к горлу тошнотворным комом, а затем прожигает виски, и в этот момент пергамент воспламенился. Сиерра вздрогнула и еще пару мгновений наблюдала, как бумажный лист обугливается и тлеет, также прожигая дыру в столе. Опомнившись, она произнесла заклинание, призывающее воду, и потушила свой маленький пожар. Учиться больше не получалось. Девушка прокручивала в голове разумные варианты произошедшего, но в голову ничего не приходило, кроме очевидного. И, пожалуй, настал тот самый чрезвычайный случай, когда можно было наведаться к отцу.
Перед отбоем, выпросив у Гарри карту мародеров и мантию-невидимку, Сиерра осторожно покинула замок, а после и Хогсмид, направившись на поиски укрытия, в котором все это время прятался Сириус Блэк. Маленькая неприметная пещера была укутана пушистой снежной шапкой, но найти ее оказалось не сложно. Однако самого мужчины, казалось, там не было. Обойдя небольшую холодную пещеру, она смогла отыскать только следы недавно потухшего костра. Внутри было сыро и промозгло. Откуда-то капала вода, неприятно действуя на нервы, сквозняк пронырливо прятался по углам, но, несмотря на это, в пещере было значительно теплее, чем снаружи.
— Тебе не следовало этого делать, — послышался знакомый голос.
Вздрогнув, Сиерра обернулась и увидела отца. Он был по-прежнему таким же худым и уставшим, его серая кожа практически сливалась со стенами вынужденного приюта. Девушка всего лишь мгновение стояла неподвижно, а затем ее губы предательски задрожали, и она бросилась в объятия отца. Сириус опешил, не ожидая такой реакции и в целом отвыкнув от подобного проявления чувств, но все же нерешительно обнял свою дочь. Почувствовав его руки на своей спине, девушка больше не пыталась сдерживаться и разрыдалась в полную мощь, а мужчине ничего не оставалось, кроме как просто быть рядом.
Когда первая волна эмоций схлынула, Сиерра неловко отстранилась и вытерла рукавом мокрые глаза.
— Что случилось? — спросил он. — Присядь вот здесь, я разведу костер, чтобы ты не замерзла.
Девушка несколько минут молча следила за его манипуляциями, и, когда пламя вспыхнуло, она вздрогнула и словно очнулась ото сна.
— Я сегодня вышла из себя и силой мысли без использования волшебной палочки подожгла пергамент.
Сириус, казалось, был этому не удивлен и даже не поднял взгляд.
— И это все? — истерично усмехнулась она. — Ты просто промолчишь? Неужели ты не понимаешь, что это может означать!
— Я знаю, что это значит, и да, я не удивлен, потому что подобное происходит не в первый раз.
— Что? — Она бездумно захлопала глазами.
— В детстве, когда тебе не было еще и двух лет, ты играла с соседским мальчиком, Максом, кажется, и он отобрал у тебя куклу и никак не хотел отдавать. Ты так сильно разозлилась, что та самая кукла загорелась в его руках.
— И я об этом узнаю только сейчас? — разозлилась она.
— Мы с твоей матерью не хотели развивать в тебе этот дар и решили, что, если он никак не будет проявляться в дальнейшем, то и знать тебе о таком наследстве не стоит.
— Супер! — Она всплеснула руками. — А сейчас я подожгла его в общей гостиной! И что дальше? Мне восемнадцать лет, а я понятия не имею, что это за магия, насколько она сильна и что мне делать, если ее сила начнет расти во мне.
— Эта магия разрушительна, потому что руководит ею гнев. Если ты обуздаешь его, то приступов больше не должно быть.
— Но мама…
— Не сравнивай, — отмахнулся он. — София была уникальной, а твой ген подпортил я, поэтому, если за все восемнадцать лет это был лишь второй раз, то тебе нечего бояться.
— А если я не могу обуздать свой гнев? — прошептала она. — Что, если он порожден болью, которая сильнее меня?
Сириус посмотрел на дочь задумчивым и обеспокоенным взглядом. В его серых глазах плескались языки пламени и игриво подмигивали ей.
— Что произошло, Сиерра?
И тогда она как на духу вывернула всю свою душу наружу. Она рассказала о Перси, об их сложных взаимоотношениях и тяжелом финале, рассказала и о Джордже, перед которым она чувствует невероятный стыд — обо всем, что так сильно болело и рвалось наружу. Все это время блики костра игриво отбрасывали тени на каменные стены вокруг. Сириус участливо и не перебивая выслушал ее, а затем усмехнулся.
— Знаешь, а у нас с тобой это семейное — влюбляться в полных противоположностей.
— О чем ты? — нахмурилась та.
— Никто об этом не знал, только Лунатик, думаю, догадывался, но я был по уши влюблен в Лили Эванс курса, наверное, до шестого. — Он задумался. — Мне нравилось, что она другая, это было интересно и волнующе, но в нее также без памяти был влюблен Сохатый… И я уступил. Просто отошел с его пути и никогда не мешал.
— Почему ты так поступил? — удивилась Сиерра.
— Потому что друг мне был важнее девчонки, каких в моей жизни могло быть много. И даже сто Лили Эванс не смогли бы заменить мне брата, пусть и не по крови.
Если бы Сиерру попросили объяснить, что такое благородство, честь и истинная преданность, она бы пересказала эту историю.
— И тебе было больно?
— Нет, — хрипло засмеялся он. — Больно терять то, что у тебя уже есть, а то, чего никогда по сути и не было — максимум неприятно. Я, признаться честно, никогда никого не любил до твоего появления на свет. Ты, — он щелкнул ей по носу, — единственная женщина, растопившая мое сердце.
Сиерра ухмыльнулась.
— Вот бы, наверное, все эти сучки удавились.
— Давай без выражений! — делано возмутился он. — Там были не одни только сучки.
Девушка засмеялась, а Сириус с невероятной теплотой в сердце слушал переливы ее смеха и старался запомнить его до мельчайшего звука, чтобы холодными зимними вечерами в одиночестве согреваться этими воспоминаниями.
— Я знаю, что у тебя есть сигареты, так что доставай, — махнул рукой он. — Пора признать, что отец из меня никудышный, так чего притворяться?
Сиерра протянула ему пачку вместе с зажигалкой. Он затянулся и подкурил сигарету ей. Это было так странно: курить вместе со своим потерянным когда-то отцом и разговаривать обо всем без утайки.