Девчонка сразу же хватается за руку, на которой остались следы моих ногтей, сползает по стене и начинает рыдать. Прям захлебываться. Я лишь с презрением смотрю на нее, такую слабую и никчемную, но продолжающую тявкать на меня, и просто ухожу.
Не хочу больше здесь находиться. Тут слишком душно для меня сейчас.
— И всё же мне всегда было интересно, в чем заключается людская глупость? Где её корень и можно ли её искоренить?
Пустая улица мне не ответила, но вопрос поставлен был, поэтому мысли, хотела я того или нет, продолжали вертеться вокруг поставленного мною вопроса. Почему эта дурочка так упорно идет против меня? Как сказал бы Паштет: «Это как ссать против ветра — бесполезно и грязно!».
Так чего она пытается добиться? Она и так отняла самое дорогое — Антона. Больше отнимать у меня нечего. Слава и статус такие вещи, которые зарабатываются только опытом и действиями, и так просто не исчезают. Даже если она окунет меня в грязь с ног до головы, все равно найдутся люди, которые будут помнить меня, знать, на что я способна. Бояться меня.
Диана Валвенкина:
«Уж не знаю, что ты такого сделала, но она в беседе просто рвет и мечет, поливая тебя говном, как в последний раз. Ты будь поаккуратнее, мозги у нее в последнее время вообще набекрень, а как с Антоном встречаться стала, так вообще сдвиг по фазе начался.»
Рудислава Злобина:
«Еще скажи, что у этой психички стены в комнате плакатами с моим лицом и мишенью на нём развешаны»
Диана:
«Зря смеешься. Развешаны. Ты реально будь аккуратнее».
Отвечать не стала, просто убрала телефон обратно в небольшую сумочку и устало вздохнула. Господи, неужто очередная шизичка на мою голову? Будто мне влюбленной в меня девятиклашки было мало, теперь помешанная.
Переслав диалог с Дианой Вике, я устало встала с лавочки, понимая, что я не хочу домой, но ночевать мне банально негде. Можно, конечно, вписаться на любую пьянку, но поспать мне там банально не дадут, поэтому придется потерпеть собственных родителей одну ночь.
Павел Громов
«Если тебе негде ночевать — можешь остаться у меня, моих все равно нет.»
Ну, или так.
— А почему ты не пати-пьяно у Трюхиной? — интересуюсь у Паши, обнимая ладонями горячую кружку с какао. Странный все-таки этот Паша — у него дома всегда есть моё любимое какао, хотя в последнее время уже тошнит от этой бурды. Особенно после смерти бабушки.
— Милая, — от его самоуверенной улыбочки тоже слегка подташнивает. Но это, скорее, от смеси шампанского с пивом. Такая себе идея была. — Смотреть, как Антошка сосется с Валей, а ты слезами обливаешься? Ну оно мне надо? Я лучше дома посижу, пивас попью, пиццу пожру, в приставку погоняю и спатеньки. — Он садится напротив меня, и приходится согнуть руки в локтях, чтобы не касаться его кружкой. Судя по слегка поджавшимся губам, мой этот жест ему не особо понравился.
— Звучит неплохо, а меня ты тогда зачем позвал?
— Все просто, — он лукаво стрельнул глазами и растянул губы в похабной улыбочке, — я просто знаю, что тебе ночевать негде, вот и все.
— Я могла бы пойти домой, — резонно подметила я, прихлебывая из своей кружки и немного обжигая язык о кипяток.
— И получить пиздюлей? Сомневаюсь.
— Твоя взяла, Паш, — грустно улыбаюсь я, и Паштет, увидев мою реакцию, сразу же убирает это самодовольное выражение с лица, потому что знает, единственный из всех знает, что семья — та больная тема, которую трогать никому нельзя. — Ты помнишь, почему мы начали общаться?
— Помню, — вздыхает парень и подтягивает к себе ближе пепельницу. Я вопросительно смотрю на него, и парень благосклонно кивает. Курить хочу адски. — Я забрал тебя с улицы. Как сейчас помню, что был ливень, а ты в одной ночнушке сидела на остановке, вся грязная, будто специально все канавы облазила, и в голос рыдала. Ты, кстати, ни тогда, ни после не объяснила причины.
— А ты и не спрашивал, — выдохнула дым в его сторону и натолкнулась на скептичный взгляд типа «А ты бы ответила?». Конечно бы не ответила. Но, — ничего особенного. Отец избил. Пьяный был адски. С работой какие-то проблемы. Но судя по тому, как он бухает, проблемы у него всегда. А тут я как раз с тренировки вернулась слишком поздно. Он и начал наезжать, шлюхой называть, тип вся в мать пошла, ударил по лицу. Ну я что-то ответила. Уже и не помню что. Ну он и схватил первую попавшуюся деревянную рейку и бил до тех пор, пока я не смогла за дверь выбраться. Я же потом с синим лицом неделю ходила. Все скидывали на драку с другой школой, а я и не отрицала.
— Я первый раз слышу о проблемах в твоей семье. Моя маман рассказывает после собраний, что у тебя очень импозантный и галантный отец. Тип всегда вносит самые конструктивные предложения и решения. Тип не в рот ебись какой мужик.
— На людях он всегда идеальный. — Вздыхаю я, отставляя пустую кружку и тушу окурок. — Это как в кукольном домике: пока в куклы играют, они идеальные, но никто никогда не задумывается, что происходит за закрытыми дверьми и задвинутыми шторами. Он всем говорит, что моя мама умерла. А она просто сбежала, когда я была вообще мелкая. Я её даже не помню. Бабушка рассказывала, что она забеременела в шестнадцать или около того. Причем, не факт, что от отца. Ей просто повезло, что я пиздец как на него похожа. Семейка у меня та еще.
— Руди, — подозрительно спрашивает Паша, щуря свои голубые глаза, и я понимаю, что сейчас будет тот самый охуенный вопрос, после которого я проблем не оберусь. — А где ты обычно ночуешь?
— В детском саду, где работаю. Там замдиректора — бабушкина подруга, ну и разрешила мне там подрабатывать по мелочи и ночевать, когда нужно.
— Блядь, Злобина, ты не могла сказать? — Распалился он, от негодования аж подскакивая на месте и начиная из стороны в сторону нарезать круги. Глупый.
— И что бы ты сделал? А? Затаскивал меня к себе в окно, когда твои родители заснут? — Судя по злому взгляду было ясно, что именно об этом он и думал, чем очень меня рассмешил. — Паш, не глупи. Я взрослая девочка. Я справлюсь. Тем более, тут год остался. Потом куда-нибудь свалю. Универ, общага. И проблемы исчезнут.
— Странная ты, Злобина. Вроде сука та еще, а… Ой, да забей, давай лучше выпьем?
— А у тебя есть?
— У меня всё есть, — лукаво улыбается он и достает из холодильника бутылку коньяка.
— А мамка пизды не даст? — Смеюсь я, когда он ставит передо мной два бокала.
— А она разрешила!
Единственная здравая мысль, которая плескалась в киселе, который был у меня вместо мозга, когда Паша нёс мое пьяное тело на руках в спальню была о том, что мне нельзя пить, потому что я абсолютно не умею это делать. Шесть рюмок и я в дрова.
Но в какой бы бессознанке я не была, я отчетливо помнила теплые руки парня, когда он переодевал меня в свою майку, когда укладывал спать, когда ложился рядом и когда гладил по спине. Легко и ненавязчиво, не вкладывая никакой интимный смысл, хотя давно бы уже мог поиметь меня во все дыхательно-пихательные, а я бы и не особо сопротивлялась. Но он бережно гладил меня по спине, пока я не заснула.
— Странный ты, Паш. — Последняя моя связная реплика, перед тем, как замолчать окончательно на эту ночь.