— Ничто не слишком в этой борьбе, — так тогда решил Прицел.
Но жизнь показала — помогать надо в пределах, не нарушающих собственного уровня благополучия. Помогать надо ровно на столько, на сколько ты веришь человеку. Собственная неуверенность Прицела стала строительным материалом для чужого благополучия.
В России нет человека, который бы не крал или не пользовался бы краденым. Каждый человек в этой стране считает, что то, чем он распоряжается, получено им честно, по праву, заработано, в то время как все остальные противозаконно распоряжаются краденым. Граждане стремятся получить в легальное владение то, что им, по их мнению, принадлежит, но протестуют против аналогичных действий и устремлений всех остальных.
Обвинения в коррупции были основным аргументом в дискуссиях тех дней. Большая часть этих обвинений соответствовала действительности. Основное требование тех, кто требовал «навести порядок», заключалось в том, чтобы посадить воров и коррупционеров, а именно тех, на кого они показывали пальцем.
В этих требованиях просвечивало неосознанное желание вновь вернуться к тому социальному состоянию, когда можно было пользоваться краденым, и в то же время искренне верить в свою внутреннюю честность и порядочность. Для стремящихся к порядку краденое государством имело большую легитимность, чем краденое гражданами этого государства. Поэтому предлагалось отобрать уворованное отдельными членами социалистического общества в пользу государства, все еще продолжающего легально обкрадывать своих граждан. Это стало основным содержанием идеи всех социальных ФОНДОВ. Естественно возник вопрос контроля деятельности таких Фондов со стороны Государства.
Концом шабаша «самых афганистых» стало 10 ноября 96-го. Вдруг выяснилось, что каждый из тех «кто не сдался» — фактически злоумышленник, балансирующий на грани нарушения закона, испытывающий постоянный стресс как от возможности «случайного наказания», так и от собственной ущербности — невозможности жить нормально, согласуясь с общепринятыми правилами и общественной этикой. Прекрасные времена кончились внезапно. Прицел стремительно терял деньги, а кто их тогда не терял? Держать их под подушкой было вредно — и сон плохой, и дохода нет. Деньги же конкурентов шли в «дело». Определение районного суда, родившееся из банальной взятки конкурентов (непосредственно судье в обеспечение иска какого-то гражданина «на доверии») окончательно парализовало работу компании.
Конечно, не обошлось и без помощников, тех, кто достаточно случайным образом приблизился к Прицелу. Это были совершенно разные люди. Почти любой из них легко мог бы стать своим. Но знакомство не состоялось, и ближе друзей оказались только враги. Верность вертолетчика длилась не долго — собственное заблуждение Прицела по поводу их дружбы оказалось продолжительнее. Капитан вовсе не предавал: он только покинул партнера, когда общее дело умерло. После этого каждый день стал черным. Одолжения не сближают людей: тот, кто одолжение делает — не удостаивается благодарности; тот же, кому оно делается — не считает это одолжением.
Совершенно некогда было размышлять о несбывшихся надеждах и потерянных друзьях. Ситуация напоминала ножницы — обстоятельства развивались в противоположных направлениях, но рвали в клочья всякого, кто пытался найти компромисс.
Это было уже не «движением на красный свет», а ездой по встречной полосе! Навстречу Прицелу несся бронепоезд государства, решившего прекратить самостоятельность тех, кого оно не убило на войне. Начав с борьбы за жизнь со смертью, приходилось теперь бороться с самой жизнью за право умереть старым.
Надо было только вовремя смотреть на светофор, чтобы не проехать на чужой «зеленый» — свой «красный свет». Жизнь наполнилась гулом постоянно срабатывающей сигнализации: внимание — «желтый свет», стоп — «красный свет». Уходить надо было раньше и на большой скорости — все, что делалось Прицелом далее, было на грани «просчитанного риска».