Будь сам собой, не то тебя «примут» за другого. Преступление совершается только тогда, когда оно попадает в разряд целесообразного поведения — но выгодная для человека деятельность неискоренима. Совершенное преступление должно быть обнаружено. Его нужно выделить из множества некриминальных состояний, а это далеко не просто. Решение этого вопроса отдается на волю свидетелей или осведомителей — мы же живем не на острове.
Вокруг Прицела методично, последовательно начали «выкашивать поляну» — продавать проблемы людям, его окружающим. Среда, в которой он до этого процветал, стала враждебной — самый лучший враг оказался бывшим другом.
Как поступать с подозреваемым, попавшим в зону неопределенности обвинения — дело юристов и общества. Юристов и общества! Прицела судили не судьи, а обычные, затюканные бытовыми неудобствами обыватели, работающие судьями.
Честный человек — по христианской морали — тот, кто уважает собственность и богатство другого, а не тот, кто уважает бедность и не обижает неимущего. Честность сегодня — это оценка обществом наших поступков, это мораль толпы. Достоинство — наша собственная самооценка: соотношение того, чего мы хотели и того, что из этого получилось. Государству выгодно заставлять нас быть честными гражданами, а не достойными людьми, требующими достойного отношения к себе.
— Вдумайся и осмотрись — кто тебя окружает? — пытался успокоить себя Прицел.
Эту подмену моральных критериев надо почувствовать, пережив необоснованное обвинение. Государство манипулирует толпой обывателей, которые, исходя из собственной морали, решают, как должен жить инвалид без ног, и что у него должно стоять в квартире!
Представьте, какая это радость — быть обвиняемым, да еще и в розыске? Вы идете по улице. Менты в серой форме. Мятая толпа ментов. Тычут в грудь дубинкой. «Регистрация есть?» «Где регистрация?» «Билет есть? Когда приехал?» «Что здесь делаешь?» «Где штамп о прописке?» Облавы на иногородних, на призывников, на кого угодно. Шмон. «К стене! Руки за голову!» «Ложись, сука!» — полная программа унижений. Повод: благополучие! Благополучный гражданин — значит дичь. Можно укусить — вдруг откушу? Но выгодно отличаться морщинками вокруг глаз и хорошо поставленным командным голосом.
Гражданин должен быть пожилым, потертым, потрескавшимся, морщинистым, стариком инвалидом или ребенком. Тогда он благонадежен. Тогда на нем не задерживаются глаза работников правоохранительных органов. Для государства было бы удобно, если бы все граждане были стариками и функциональными инвалидами, но так, чтобы у одного остались руки — на станке работать, у другого глаза — зачитывать нужные государству тексты, у следующей категории были бы только ноги — бежать по поручениям чиновников.
— Что я сделал не так? — сидя на бесконечных допросах, спрашивал себя Прицел.
— А что я сделал, чтобы этого не было? — спрашивал он себя позже.
Ответ Прицел нашел, и кроме себя никого не винил — пока, слава богу, самостоятельный человек. Многие тогда поспешили от покойника к наследнику, Прицел же продолжал еще короткое время служить трупу.
Хочется, чтобы всё по уму было? Желаешь создать территорию разума — займись собой! — так решил он для себя тогда, когда в очередной раз, словно кукушка из поломанных часов, выпал из жизни.
Обыски, подписка о невыезде, федеральный розыск — жизнь приучила Прицела к неопределенности: одни воспринимают ее как каприз погоды — признание того, что уже реально случилось, другие — как предмет прогнозов и ожиданий. Не имея возможности изменить обстоятельства, Прицелу приходилось менять саму ситуацию и выигрывать.
Мы-то знаем, чего это стоит: порой, пока враги, анализируя обстоятельства и провоцируя наши семейные проблемы, рисуют на своих картах стрелки будущих атак на наши жизненные позиции, мы вручную (порой — одними лопатами) меняем за ночь весь ландшафт, ломая их планы и проекты.
Чтобы победить завтра — приходиться выживать сегодня, находя оптимальные компромиссы в коридоре противоречивых ограничений.
Чтобы быть мертвым — не обязательно умирать.
Одна из стайки кормящихся на помойке птичек заметила хищника и подала сигнал тревоги, привлекая к себе внимание «сельского французского кота». Она могла просто улететь прочь, не предостерегая остальных. Но при этом она рисковала оказаться предоставленной самой себе, а не быть частью относительно анонимной стайки.
— Если наблюдательная птица не должна расстраивать рядов, то что же ей следует делать? — подумал Самелин, полностью увлеченный событиями на помойке. — Быть может, она должна просто продолжать вести себя так, будто ничего не случилось, и полагаться на защиту, которую дает ей членство в стае? Но это тоже сопряжено с серьезным риском. Она остается при этом на виду и весьма уязвима. Гораздо безопаснее было бы оказаться на дереве.