Среди бойких купцов Сухов сразу выделил «чужеродное тело» — долговязого крестоносца, зябко кутавшегося в свой плащ. Видать, из самого Константинополя прибыл «лыцарь», да поиздержался, раз уж понёс на торг свою «сбрую»[32] — длинную кольчужную рубаху-хауберк, с капюшоном и «варежками», ведёрчатый шлем с прорезями для глаз и дырочками для дыхания.
Покупатели обходили рыцаря стороной, прицениваясь к привычным шеломам[33] и панцирям из бычьей кожи. Заметив интерес Олега, долговязый оживился.
— Не желаете ли купить? — прожурчал он в манере разбитного продавца, разве что с запинками в трудных словах. — Всё в лучшем виде, работа знатнейших мастеров Милана и Аугсбурга! Как раз ваш рост, словно кто мерку снял!
Его русская речь была удивительно чиста, разве что подчёркнуто чёткий выговор выдавал в рыцаре инородца.
— Вы говорите по-гречески? — спросил Олег церемонно.
— О, да!
— С кем имею честь?
Крестоносец неуловимо изменился — он будто вырос, сквозь торгашескую угодливость прорезалось достоинство.
— Барон Гийом де Танкарвиль, — представился рыцарь.
— Магистр Олегарий, — отрекомендовался Сухов. — Приветствую вас, милорд. И позвольте вам представить моего друга, протоспафария Александра.
Гийом и Шурик сдержанно поклонились друг другу.
— Что привело вас на эти стылые берега? — вежливо поинтересовался Олег, переходя на русский.
Барон улыбнулся.
— Под уч-ти-во-стью сиятельный магистр скрыл иной вопрос, — сказал он. — Почему рыцарь продает свои доспехи? Видит Бог, я верно служил и храбро сражался, посему и был отягощен грехами тяжкими. Меч мой испил немало крови сарацин, но поднимать его на христиан только за то, что они право-слав-ные… — барон де Танкарвиль покачал головой. — Нет, этого моя душа не приемлет. Я решил уйти от мира и за-тво-риться в тихой обители, где проведу остаток дней в молитвах, взыскуя покоя…
Сухов кивнул и скинул шубу. Натянул на себя толстый стеганый гамбезон — мягкую подкладку под кольчугу, гасящую удары. Хм. Надо же… И впрямь, будто по нему сшито.
Гийом помог магистру надеть скрипящий доспех. Олег напялил меховой подшлемник, просунул голову в кольчужный капюшон, затянул шнурок вокруг лицевого отверстия. Плосковерхий, похожий на бочонок шлем довершил облачение. Шлем сидел как влитой. Благодаря ременной подкладке, он не давил, зато облегал плотно, в самый раз. Смотреть на мир сквозь узкие прорези Сухову было непривычно, но это пустяки, дело житейское.
— Ну, как? — глухо раздался его голос. Пар от дыхания протёк через насверленные дырочки.
Пончик выразительно показал большой палец:
— Класс!
Олег величественно кивнул и стащил шлем.
— Я беру латы, — сказал он.
— А меч?
— И меч.
— Слава тебе, Господи! — вырвалось у барона.
Сухов выскреб остаток золота из кошелька и передал его Гийому.
— О, сиятельный! — с чувством изрёк рыцарь. — Вы меня спасли! Скоро уже лёд сойдет, и к югу двинется купеческий караван, а у меня ни гроша на дорогу! Уж год минул, как я тут око-ла-чиваюсь. Послали меня к великому князю киевскому с поручением, а вот обратно всё никак не выберусь… Что ещё могу я сделать для своего благодетеля?
— Расскажите, милорд, о князе — сам к нему направляюсь. Кто он и что он?
Гийом смутился.
— Это сложно, сиятельный, — сказал он с запинкой. — В том году княжил Владимир Рю-ри-кович, но он попал в плен к половцам…
— К «чёрным клобукам»? — вставил Олег, демонстрируя свою осведомлённость.
— Что вы, сиятельный! «Чёрные клобуки» — пострадавшая сторона. Половцы изгнали их из степи, и те немного обрусели, крестились даже, многих к оседлости потянуло. А степь не зря зовётся Половецкою… Так вот. Трон Владимира Рюриковича занял Изяслав Мсти-сла-вович «Смоленский». Зимой великий князь Владимир выкупился из плена и выгнал Изяслава из Киева…
— Ага… — задумался Сухов. — Чувствую, без пол-литра тут не разберёшься…
— Что? — не понял барон.
— Я говорю, просто так в нынешней сложной политической обстановке не разобраться. Буду обязан, если милорд согласится разделить с нами трапезу.
— Плачу я! — поставил условие Гийом.
— Идёт!
Харчевня отыскалась неподалёку — это была огромная изба с низким закопченным потолком, подпёртым резными деревянными столбами. Тусклый свет, падавший из малюсеньких окошек, заделанных слюдой, уступал отблескам огня из открытой печи, напоминавшей камин и такой огромной, что хоть быка в ней жарь. В душном полумраке угадывались длинные столы и скамьи. Скамьи, натёртые седалищами, блестели, словно покрытые чёрным лаком, а вот столешницы сияли белизной скоблёного дерева. Пахло дымом и квасом.
— Чистенько, — снисходительно сказал Пончик. — Белый верх, чёрный низ. Угу…
Барон тайком рассчитался с краснолицым кабатчиком, видимо, погашая прошлые долги, и громким голосом заказал мяса, хлеба и вина.
Олег сел за стол, по привычке — спиною к стене. Шурик притулился рядом, Гийом устроился напротив.
— Что вы хотите знать о князе киевском, сиятельный? — спросил он.
— Всё!
Барон потёр редкую рыжеватую бородку, сморщил хрящеватый нос, задумался.
— Тут такой узел завязался, — протянул он, — что слова и дела одного лишь князя киевского не выпростать из общей путаницы…
— А вы по порядку, милорд, — спокойно ответствовал Сухов. — И учтите, что я совершенно не знаю, что здесь творится. Давно не был. Очень давно…
— Хорошо! — тряхнул головой Гийом. — Начать надо с того, что на востоке Киевское княжество соседствует с Черниговским. Там правит Михаил, старший из рода Ольговичей, сын Всеволода Чермного. А на западе проходит граница с княжеством Галицким, на чей престол раз за разом пытается взойти Даниил Романович, волынский князь. И все эти три больших царства-государства раздроблены на множество мелких. Так вот… Тут уже лет десять, если не больше, идёт война между местными государями. В начале позапрошлого года князь Даниил потерял Галич. Тогда же к Киеву двинул войска Михаил Черниговский, вместе с Изяславом Мсти-славо-вичем. Тогдашний великий князь киевский, Владимир Рю-ри-кович, пошёл на союз с Даниилом Галицким. Михаил Черниговский отступил, а Изяслав бежал к половцам, с коими весьма дружен, к хану Котяну Сутоевичу. Владимир же с Даниилом повернули на Чернигов, и там к ним присоединился князь Мстислав Глебович. Он отговорил их нападать на Чернигов, но при этом лукавил, поскольку являлся тайным союзником Михаила Всеволодовича и желал измотать князей галицкого и киевского в мелких стычках.
— А Мстислав Глебович — это кто? — спросил Пончик.
— Мелкий феодал, — ответил Олег со знанием дела. — И что было дальше, милорд?
— Повоевав под Черниговым, — продолжал барон, — князья повернули на запад и, не доходя до Киева, столкнулись с половцами, призванными Изяславом Мстиславовичем… Так вот. Даниил и Владимир повернули в степь и у Торческа, города «чёрных клобуков», их полки были смяты и рассеяны войском половецким. Владимир Рю-ри-кович угодил в плен, а Даниил Романович бежал в Венгрию, к королю-крестоносцу Эндре II, где близко сошёлся с австрийским герцогом Фридрихом Бабенбергом. Даниил всё искал стороннюю помощь, но его преследовали неудачи. Понадеялся Романович на союз с поляками — не вышло. Венгры… Умер король Эндре, и в октябре на престол должен был взойти давний противник Даниила, Бела IV. Волынский князь… как тут говаривают — из кожи вон лез, лишь бы угодить новому государю и склонить его на свою сторону. Он даже шагал в составе коронационной процессии в Секеш-фехер-варе, как последний вассал — вёл под уздцы королевского коня. Не помогло!
Тогда же бояре галицкие зазвали к себе в князья Михаила Всеволодовича, а Изяслав, сын Мстислава Романовича Старого, сел на трон в Киеве. Так Господь одним уготовил поражение, а другим даровал победу…
32
Понятия «латный костюм» в те времена не существовало. Доспехи подчас назывались просто «сбруей».
33