Как это знакомо! В воскресенье, проснувшись, с надеждой смотришь в окно — и настроение сразу никудышное. Всю неделю, пока сидишь в конторе или мастерской, светит солнце, а в выходной льет как из ведра! Одни злятся, другие просто натягивают одеяло на уши и заваливаются на другой бок.
Но все в этом мире относительно. Смотря под каким углом зрения смотреть на вещи. И если кто-то только и ждал, чтобы у других обувь стала грязной, то он доволен такой воскресной погодой, и даже очень доволен.
Во всяком случае, двадцать пять мальчишек были в восторге. Дождь их нисколько не огорчил. Эти двадцать пять чистильщиков сидели, как обычно, каждый на своем месте — кто на углу улицы, кто в подворотне, кто у станции метро. Каждый из них выразил готовность почистить в это воскресенье двадцать пар обуви. Если двадцать пфеннигов помножить на двадцать, получается четыре марки. А четыре марки, помноженные на двадцать пять, по всем арифметическим законам составляли ровно сто марок — те самые, которые Шериф Пообещал фрау Пфанрот.
Итак, воскресным утром двадцать пять мальчишек вылезли из своих постелей, чтобы побыстрей почистить ровно тысячу башмаков. Если бы кто-нибудь из художников взялся рассказать об этом с помощью кисти и красок, картина получилась бы такая: тысяча надраенных ботинок выстроилась в ровнехонький ряд, а напротив, словно английская королева в день рождения перед своей лейб-гвардией, — новенькая, с иголочки, красная униформа посыльного, сверкающая золотыми пуговицами. "Благодарю вас", — сказала бы она и вежливо поклонилась бы армии башмаков.
Собрав свои четыре марки у входа в здание вокзала, Шериф направился в сторону Гусиного рынка. На Менкебергштрассе он прошел мимо Хорста Бушке, грустно сидевшего на своем ящике со щетками и гуталином.
С ума сойти можно! Сначала прямо очередь была, как на какую-то бесплатную раздачу, а потом вдруг как корова языком всех слизнула. И не хватает-то мне всего шестьдесят пфеннигов! — бурчал маленький черноволосый Бушке.
Вы свободны? — подошел пожилой господин, державший в одной руке сверток, а в другой букет цветов.
Хорст Бушке вскочил, словно его ужалила оса.
Конечно, к вашим услугам!
Ну, пока! — ухмыльнулся Шериф и пошел дальше.
Гусиный рынок находился в центре города. Поэтому ребята и договорились встретиться здесь. Те, кто уже набрал свои четыре марки, должны были сдать их Шерифу в кафе-мороженом.
— О sole mio![4]—сказал Шериф, входя в кафе.
Оно принадлежало господину Таванти, а господин Таванти был итальянцем.
— Buon giorno ragozzo,[5] — приветствовал его толстяк хозяин. Он как раз наполнял мороженицу ингредиентами для изготовления ванильного мороженого.
Усевшись за один из маленьких столиков с мраморной крышкой, Шериф вынул из кармана листок бумаги, написал сверху свою фамилию и поставил рядом цифру "4". Откинулся на спинку стула и стал ждать.
Погода — поп buono, ничего хорошего, — заметил синьор Таванти, размешивая мороженое.
К вечеру прояснится. Дождь уже кончается, — отвечал Шериф, выразительно покрутив рукой, словно заворачивал водопроводный кран.
Belissimo,[6] — понял синьор Таванти. Наплыв в его кафе начинался как раз в послеобеденные часы, что он и попытался объяснить опять же по-итальянски. Но этого Шериф, конечно, уже не понял. Тем не менее он согласно закивал и снова сказал: "О sole mio!" — а потом заказал малиновое мороженое.
Синьор Таванти нес ему заказанную порцию, когда в кафе вошли первые чистильщики. Шериф записал их фамилии и поставил против каждого цифру. Пока на листке стояли сплошные четверки — одна за другой.
И все мелочью, — пробормотал Шериф, пересчитывая. — Следующий!
Ганс Верксхаген.
Дитер Грасси.
Юрген Пассов.
Листок, лежавший перед Шерифом на мраморной крышке стола, заполнялся все новыми именами, и соответственно заполнялось кафе синьора Таванти.
"Лимонад!", "Шоколадное!", "Ванильное с орехами!" — заказывали ребята. Итальянец едва успевал. Мальчишки, зная, что им предстоит встреча в кафе, специально почистили несколько лишних пар обуви — себе на мороженое.
Мальчик в очках заказал бананово-лимонное. В этом кафе подавали самые невероятные сорта.
А томатного у вас нет? — с улыбкой полюбопытствовал один из парнишек в вылинявшей джинсовой курточке.
Uno momento![7] — Синьор Таванти уже вспотел от беготни. — Нет, томатного, к сожалению, нет.
Вскоре после полудня в списке Шерифа набралось двадцать четыре фамилии. Не хватало только Хорста Бушке, работавшего у входа в метро на Менкебергштрассе.
Прошло минут пятнадцать. Шериф уже начал калякать человечков на обратной стороне списка. Ребята заскучали. Лимонад был выпит, мороженое съедено.
Извиняюсь, но это было черт знает что такое! — Маленький Хорст Бушке, ворвавшись в кафе, никак не мог отдышаться. Он вытащил свои сорок монет из кармана и положил их на стол перед Шерифом, одну возле другой. — Как ты ушел, опять ну ни одного человека не стало! Ну прямо безнадега! И вдруг минут пять назад — снова толпа, стоят вокруг, как Армия спасения. Ну, я быстренько набрал свои четыре марки и говорю им: "Все, рабочий день закончен!" И смываюсь!
Ровно сто марок! — деловито подвел черту Шериф и встал. — Благодарю вас, господа! — Он поклонился во все стороны и добавил: — Кстати, в два часа встречаемся у Куленкампа, а после матча — общее собрание, как и договорились.
Дождь прекратился. Верхние ряды окон уже вновь заблестели. В любой момент тучи могло пробить солнце.
Настоящей матросской походочкой, раскачиваясь из стороны в сторону, шел Шериф от Гусиного рынка к Менкебергштрассе. Объяснялась такая походка очень просто: набитые карманы брюк были тяжелы, как мешки с цементом, и с каждым шагом больно били его по ляжкам. Но зато Шериф нес сто марок! И хотел избавиться от них как можно скорее. Но именно в воскресенье было весьма непросто превратить такую кучу мелочи в бумажные купюры. Пришлось идти на вокзал. И только там, у окошек билетных касс и на почтамте, он наконец завершил операцию.
В час с небольшим, облегченно вздохнув, Шериф вошел в вагон городской железной дороги. Он открывал дверь и держался за поручни левой рукой. Правая оставалась в кармане, сжимая пять бумажек по двадцать марок. У сортировочной станции он вышел.
Семейство Пфанротов в эти минуты садилось обедать.
Вот уж не ожидал от Зауэрбирши, — сказал Петер, принимаясь за свой суп.
Мы часто ошибаемся в людях, — заметила фрау Пфанрот, несколько растерянно глядя в свою тарелку.
А когда ей надо вернуть деньги? — поинтересовался Петер.
Надеюсь, винкельмановские ромштексы не сгорят, — уклончиво ответила мать.
Раздался звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — спросил Петер.
Оба поднялись из-за стола и рванулись к двери, возле которой чуть не случилось "дорожно-транспортное происшествие".
Иди, суп остынет. Это наверняка кто-нибудь из моих клиентов.
А может, фрау Зауэрбир, которая раздумала давать в долг, — заявил Петер. — Кстати, твой суп тоже остынет. Что это с тобой? Ты сегодня такая нервная!
Раздался второй звонок. Петер вышел в коридор. Фрау Пфанрот снова села за стол и, тяжело вздохнув, прикрыла глаза.
Это господин Шлоттербек, — сообщил Петер, входя вместе с Шерифом.
Добрый день, фрау Пфанрот, — приветствовал хозяйку Эмиль, держа правую руку в кармане.
Господин Шлоттербек просит у вас аудиенции с глазу на глаз, — ухмыльнулся Петер. — А я покуда спущусь в подвал за угольком…
Я… э-э, я думал… — заикаясь, начал Шериф.
Если позволишь, я сперва дохлебаю суп, — извиняющимся голосом сказал Петер. Он пододвинул Шерифу стул и подмигнул матери. — Держу пари, у него в кармане букет цветов и он собирается сделать тебе предложение.