— Расстрел! — закричала она, вбежав к Александре Сергеевне, безмятежно стрекотавшей на швейной машинке. — Наших мужей расстреляли!
— Что? — повернулась та к вошедшей. — Что значит?.. Где?
— В балке, у мостика... Ой, нет больше моего Самони!
— Как это? — продолжала недоумевать Александра Сергеевна. — Я только что видела Прошу с Зёней во дворе. Правда... их вывели немцы и куда-то повели...
— Туда и повели... — плакала и убивалась Катерина, теряя голос.
Катерина была очень плоха: бледность покрывала ее лицо, на лбу проступила испарина и глаза закатывались под верхние веки. Она вот-вот могла упасть без сознания и разбиться о сундук или о станину машинки. Александра Сергеевна чудом успела вскочить со стула, подхватить ятровку и уложить на постель, с бьющимся сердцем думая о сыне. Сто мыслей пронеслось в ее голове: «Живым — живое», «Что случилось, то случилось», «Зёня жив» — напоминая о том кишиневском мгновении, когда она узнала, что Павлуша арестован за убийство и его ждет смертный приговор.
— Надо бежать... — суетясь, повторяла она и совала ятровке кружку с водой.
В это время в хату вбежала Лидия, десятилетняя дочь Катерины.
— Мама! — метнулась она к лежащей матери. — Наш папка жив! Он пришел домой и ждет тебя.
Но следом за Лидий вошел и сам Самуил, весь взъерошенный с перепуганным лицом.
— Катя, Саша, — обнял он вышедших ему навстречу женщин, — какое горе... — и Самуил заплакал.
— Говори, что случилось, — прикрикнула на него Александра Сергеевна, подавая воды. — Выпей!
— Нет моих братьев, Саша... Нет Прошки и Феди... Убили немцы, — и Самуил зарыдал еще сильнее.
— А Зёня?
— Кажется, он жив, — неуверенно сказал Самуил.
— Что же теперь делать? — растерянно села на стул Александра Сергеевна.
— Немцы разрешили забирать тела после четырех часов дня... Представляешь, какие сволочи? Там же могут быть раненные, которых можно спасти! Так эти изверги никого не пускают к ним.
— Забирать... — автоматом повторила Александра Сергеевна. — Господи, сколько трупов! Это же никаких гробов не хватит...
— Мама сказала, чтобы погибших везли в ее хату, — сказал Самуил.
Действительно, восьмидесятипятилетние Григорий и Алевтина Николенко еще были живы и даже весьма свободно сами себя обслуживали. Узнав о гибели сыновей, старики пожелали оплакать их и провести в иной мир из родных стен, тем более что жили они ближе к месту трагедии.
— Я как раз был у родителей, — рассказывал Самуил, — убирал в погребе, где у них угол обвалился... Подметаю и вдруг слышу во дворе немецкую речь. Моим первым побуждением было выйти и разобраться, что там такое. Но в это время мама, закрывая ляду погреба, специально крикнула громко: «Мы старые люди! Живем одиноко. У нас никого нет». Я как-то сразу все понял и присел между бочками с засолкой. Но, правда, в погреб никто не заглянул. А вскоре послышались выстрелы и взрывы... Все так быстро произошло...
В тот день беда пришла почти в каждый славгородский двор. Люди оплакивали страшную трагедию и личные потери, а Александра Сергеевна только молча крестилась да тайно думала, что теперь избавлена от домашнего изверга. Нет, она для него не хотела смерти, но его отсутствие рядом с нею навевало покой.
Вот только оставалось пойти да узнать среди множества изуродованных тел его труп, привезти домой, обрядить и, наконец, похоронить.
Родные не могли помочь ей с этим: дочь Людмила ненавидела Проньку и откровенно радовалась его смерти; сын Борис хоронил родителей Прасковьи Яковлевны; Агриппина Фотиевна и ее овдовевшая невестка Мария погребали Порфирия Сергеевича, тоже расстрелянного, а малый Зёня на несколько дней сбежал и появился дома только после траурных событий. Александра Сергеевна понимала, что Прокофием Григорьевичем должна заниматься она сама — та, кого при жизни он больше всех унижал и сознательно мучил. Но ей заниматься похоронами не хотелось, она могла в них только участвовать.
— Правильно мама Алевтина сказала, — ответила она Самуилу, впервые назвав свекровь на манер того, как называла Павлушину мать. Что-то давно забытое почти сразу начало возвращаться к ней... — Я не возражаю против ее решения. — И, не теряя инициативы, Александра Сергеевна принялась руководить событиями. Давно она уже не делала этого, то ли с тех пор, как ее ограбил лодочник на Днестре, то ли после первых побоев от Проньки. — Пойдешь со своим сыном Григорием за телами, он уже большой, выдержит...