Сейчас ей достаточно было улыбнуться, чтобы молодой человек отреагировал как марионетка, которую дергают за ниточку.
– Привет. Милое местечко. Вы часто сюда приходите?
– Почти каждый день.
– Надо же! А я вот впервые заглянул… Это был ваш ланч?
– Да.
– По-моему, таким не наешься. Мне бы двух сэндвичей точно не хватило. Может, сходим на Тоттенхэм-Корт-роуд поедим сосисок?
– Нет, спасибо. С меня достаточно. Больше я сегодня уже не ем.
Виктория ожидала, что он скажет: «Ну, тогда как-нибудь в другой день», но он только вздохнул.
– Меня зовут Эдвард, а вас?
– Виктория.
– Родители назвали вас в честь железнодорожного вокзала?
– Виктория – это не только железнодорожный вокзал, – напомнила мисс Джонс. – Есть еще королева Виктория.
– Мм, да… А фамилия?
– Джонс.
– Виктория Джонс, – произнес медленно Эдвард, словно прислушиваясь к звучанию, и покачал головой: – Нет, не сочетаются.
– Вы правы, – с жаром подхватила Виктория. – Совсем другое дело, будь я Дженни. Дженни Джонс. Виктория же требует чего-то более классного. Например, Виктория Сэквиль-Уэст. Вот это было бы то, что надо. Было бы что покатать во рту.
– Можно добавить что-то к фамилии, – с сочувственным интересом предложил Эдвард.
– Бедфорд-Джонс.
– Кэрисбрук-Джонс.
– Сент-Клэр-Джонс.
– Лонсдейл-Джонс.
Забавная игра оборвалась, когда Эдвард взглянул на часы и чертыхнулся.
– Я должен вернуться на работу – босс ждет. А вы?..
– Безработная. Выставили сегодня утром.
– О… Мне так жаль… – с искренним сожалением сказал Эдвард.
– Не надо. Я вот нисколько не сожалею. Во‑первых, найти другую работу совсем не трудно, а кроме того, получилось довольно забавно.
И, еще более задерживая опаздывавшего на службу Эдварда, Виктория вдохновенно воспроизвела утреннюю сцену, еще раз спародировав миссис Грингольц, к величайшему удовольствию единственного зрителя.
– Вы изумительны, Виктория. Вам бы играть на сцене.
Приняв похвалу с благодарной улыбкой, она сказала, что ему стоит поспешить, чтобы и самому не оказаться без работы.
– Да. И мне найти другое место будет не так легко, как вам. Как, наверное, замечательно быть хорошей машинисткой-стенографисткой, – завистливо вздохнул Эдвард.
– Ну, вообще-то я не такая уж хорошая машинистка, – призналась Виктория. – Но, к счастью, в наше время на работу берут и никудышных. В образовании и благотворительных организациях много платить не могут, поэтому принимают и таких, как я. Мне больше нравится та работа, что с наукой связана. Все эти научные термины, имена, они такие жутко трудные, что если и ошибешься, то стыдить не будут, потому что, как правильно, никто и не знает. А вы где работаете? Наверняка ведь служили. ВВС, да?
– Угадали.
– Летчик-истребитель?
– И снова в точку. Нет, обращаются они с нами прилично, дают работу и все такое, но, понимаете, проблема в том, что мы сами не слишком-то мозговитые. Я к тому, что в ВВС не за ум принимают. Меня вот посадили в офис, где куча папок, где числа всякие, где думать надо, и я просто увял. Что, зачем, куда – бестолковщина какая-то. Так-то вот. Не очень-то приятно сознавать, что ты ни на что не годен.
Виктория сочувственно кивнула.
– Отстал от жизни. Оказался не при делах, – с горечью продолжал Эдвард. – На войне было проще – дерись, делай все, что можешь, стой до конца. Я, например, получил медаль «За летные боевые заслуги». А теперь… что я есть, что нет… пустое место.
– Но должно же быть…
Виктория не договорила. Не смогла вложить в слова свою убежденность в том, что те качества, благодаря которым человек заслужил медаль, должны найти достойное применение и в 1950 году.
– Меня это сильно подрезало, – признался Эдвард. – Ну, что я не годен ни на что. Ладно, мне пора бежать. Я… вы не будете против… не сочтете за наглость с моей стороны… если бы я только мог…