Носильщики проходили внутрь поодиночке, вдвоем и по трое. Последним шел высокий негр, который нес глиняный кувшин, наполненный цветочным ширазским вином. Но – подождите! – приблизился еще один носильщик. Не негр, а гибкий араб, голый по пояс, на ногах у него были шелковые мешковатые штаны, он нес на голове небольшой сверток, в котором был черный плащ из верблюжьей шерсти.
Как только он дошел до порога, узкие глаза капитана превратились в щелочки. Он быстро махнул своим помощникам, которые опустили железную дверь.
– Впустите меня! – просил молодой носильщик. – Впустите меня!
– Нет, нет! – засмеялся рыжебородый пузатый капитан. – Нет, нет, моя умная базарная гончая!
– Впустите меня! – повторил тот. – Впусти меня, о гора свиной плоти. Я несу груз драгоценного винограда из Бохры для завтрашнего торжества!
Капитан снова засмеялся.
– Душа моей души! – сказал он. – Твой виноград – занятный виноград. Смотри! Он движется, как будто живой! Hayah! Hayah! – Подняв копье и проколов сверток, который от этого задергался, запищал, громко заверещал: – Гроздь винограда с человеческим голосом! Ценный виноград, в самом деле! Самый удивительный и неповторимый виноград из творений Аллаха!
– Тьфу! – сплюнул с отвращением Багдадский Вор.
Он опустил сверток, откуда, отбросив плащ из верблюжьей шерсти, выбрался Птица Зла, энергично растиравший бедра там, где они ударились о тротуар, и громко причитавший.
– Дорогой мой, – снисходительно продолжил капитан. – Дворец халифа – не самое лучшее место для грабителей.
– Как ты смеешь…
– Я вижу это по твоим глазам, – прервал его капитан. – Забавные глаза – да! Привлекательные глаза – да! Но не честные глаза! И поэтому, – донеслось загадочное предупреждение, – будь добр, подумай о судьбе осла!
– Какого осла, о пузатый бандит?
– Осла, который путешествовал по миру, ища рожки, и потерял ушки! Берегись, друг мой! Весь день дворец стерегут солдаты халифа. И всю ночь! Посмотри, – он указал на железную сеть двери, – ты видишь эти ловушки, эти канавки, гроты и клетки? В них содержатся ночные стражи: полосатые тигры-людоеды из Бенгалии, черногривые нубийские львы и длиннорукие, зубастые гориллы из дальних лесов! Берегись, моя умная базарная гончая!
– Это была твоя вина, Птица Зла! – повернулся Ахмед к своему другу, когда капитан ушел. – Почему ты пошевелился, как только я пересек порог?
– Я не мог не сделать этого! Меня укусила блоха!
– А теперь тебя лягнет мул! – Ахмед поднял правую ногу.
Птица Зла быстро отскочил.
– Подожди! Подожди! – умолял он. – Подожди ночи! Тогда мы поднимемся по стенам!
– Невозможно, дурак! Они слишком крутые!
– Ты забыл о волшебной веревке!
– Правильно – во имя ногтей Пророка! Ночью с волшебной веревкой.
Итак, настала ночь, сомкнувшись над головой, как темный купол из темно-зеленого нефрита, украшенного мерцающей сетью звезд, набросив на спящий Багдад коричневую, спутанную пелену тишины. Ахмед и Птица Зла тихо шли вперед, волшебная веревка висела на левой руке первого. Они достигли дворца. Он уносился под темный навес неба фантастическими фиолетовыми контурами, пронзенными то тут, то там, где слуги все еще выполняли какую-то позднюю работу, сияющими лучами света. Они остановились в тени внешней стены, которую на высоте двадцати с лишним футов венчала искусно сделанная балюстрада из резного, украшенного лепниной мрамора. Они ждали, слушали, вдыхали ночной воздух. Они слышали, как капитан ночной стражи делает обход, когда наступила полночь, слышали топот его сапог, слабый лязг стали, свист его изогнутой сабли, скоблящей по каменным плитам. Эти звуки стихли. Раздались другие – голоса диких зверей, которые охраняли дворец, рыская и крадясь по саду: вибрирующее рычание львов, начавшееся глубоким басом и закончившееся пронзительным, терзающим дискантом; сердитое шипение и отхаркивание, как у гигантских кошек, огромных, красноватых бенгальских тигров; чириканье и свист – нелепое по сравнению с их размером – длинноруких горилл.