Обретя новое имя, Марк очень изменился, и стал Марком. Он стал задумчив и открыт, одухотворен и в то же время обрел смирение. Он стал одеваться так, как одевался бы апостол Марк в двадцатом веке. И постепенно превратился бы если не в святого, то точно в мудреца, когда б не одно но, остановившее его развитие.
Он был влюблен в Марию, сестру своего друга Александра. Юную и красивую. Ту самую девушку, которая в то утро сидела напротив него, одну за другой уплетая тортинки, покрытые Бизе и какой-то замысловатой глазурью. Ее босые ноги, пропитанные бронзой, скрывали один секрет, придававший ее образу еще одну грань. На большом пальце она носила золотое обручальное кольцо, когда-то подаренное ей прадедушкой, известным авантюристом, который впоследствие стал капитаном.
Перед смертью этот человек необычайного мужества и огромных размеров, похожий на огромного титана, обретшего человеческий облик, отягощенного мудростью, страданиями, а главное – силой, способной выдержать страдания, подарил большеглазой девчонке гораздо лучше справляющейся с самодельным луком, чем с иголкой, свое обручальное кольцо.
По легенде, его подарила какая-то персидская принцесса. Оно было таких размеров, что наилучшим местом для него оказался большой палец ноги, красивой и стройной, касающейся истертых досок деревянного пола, где сидели трое и пили чай. Веселилась почему-то только Мария, которая вдруг попросила Марка показать свои пальцы и нарочито выразила притворное сожаление.
– Слишком узкие. – после недолгой паузы задумчивости, она добавила, – Не расстраивайся, некоторым и такие нравятся. Тонкие черты – признак женственности. Ничего, приглянешься какой-нибудь великанше. Ты же знаешь, что гармония ищет противоположности. – она смеялась звонко и весело, отпуская шутки и колкости и сама же им аплодируя. Александр был не здесь, так как будто бы думал о пустоте. Но при всей своей отрешенности, он как никто был лучшим собеседником, в отличие от Марка, который при всей рассудительности, спокойствии и терпимости, был не в себе.
Он нервничал и пытался излить свое зло на кого-нибудь, падая в смысловую яму. Он пытался затянуть туда еще кого-нибудь, и еще больше нервничал. Мария была тем человеком, который его менял и сжигал внутренне, превращая радость в нечто близкое боли и унижению.
– Вы встречаетесь? – спросил Александр. Он задал этот вопрос как бы за между прочим, но то, что на миг ожидая ответа он попытался занять чем-то пальцы, выдавало в нем нетерпение.
– Ну да… – ответил Мерк, и слово «наверное» застыло у него на губах. Все поняли слабинку, и девушка поспешила добить своего незадачливого поклонника.
– Конечно же нет, – но сказав это, она взяла его за руку, ничуть не сопротивляясь его ласкам. Александр чувствовал себя победителем, глядя на беспомощность своего друга. Как можно быть таким идиотом, чтобы считать своей ту, которая тебе не принадлежит? Обнимать оболочку, не различая в ней чужого?
– Ты зря так обращаешься с Марком. Его нужно жалеть и чутко относиться к его ранимой натуре, – сегодня Александр ненавидел своего друга и с радостью наблюдал его душевные страдания, так, как будто каждая внутренняя рана вела соперника к гибельной черте. Марк не видел этого и не ненавидел Александра. Это чувство он адресовал той, которую ласкал, понимая, что она – его демон-искуситель. Без победы над ней он никогда не обретет душевного равновесия.
– Вот у моего брата пальцы действительно мужественные. Они не толстые, но суставы… о, они придают ему такой шарм! – девушка посмотрела испытывающее, и продолжила что-то рассказывать о философах и артистах, о том, что судьба человека написана на его ладонях, а характер узнается по костяшкам на пальцах.
Марк продолжал жаловаться на свою судьбу и то, что все женщины, как одна, похожи друг на друга. Мария смеялась и говорила, что Марку не стать капитаном дальнего плавания, а Марк говорил что-то в ответ, и солнце уже не пускало блики, и из-за окон дышал зной, и какие-то слова и все остальное превращали этот маленький мир в бессмысленный ад, из которого необходимо бежать.
Он так и не понял, куда делся Марк, но, подняв глаза, он встретился взглядом с прекрасной женщиной, олицетворявшей собой всю женственность, мудрость и красоту, о которой можно было мечтать. Их губы слились в поцелуе так, как будто ждали этого всю жизнь. Он ласкал ее грудь, вдыхал аромат волос и снова осыпал ее поцелуями. В этот миг откровения он почувствовал счастье. Самое огромное и острое. И самый страшный страх. Ужас того, что все может закончиться. И снова блаженство, вспоминая которое, уже после он понимал, что причина его скорее была вызвана не самими поцелуями или ласками, а ощущением откровения. Искренности того, что она есть. Есть, такая, какая она есть. Такая, какая она есть для него.