Он отпрянул, глотая ртом воздух. Ее глаза смеялись, словно говорили, — «ты хотел меня всю? Ну, так получай».
Справившись с минутным потрясением, Влад подошел настолько близко, что ее дыхание колыхнуло его волосы. С силой сжал ее плечи.
— Скучный здесь живет народец, — прошептал он, смотря на нее в упор, — ни святости, ни лютости. Ты сияешь звездой среди этого сброда. Я ждал тебя, как спасение от чувственного застоя, Дея.
— Тебе нравятся страдания?
— Нет, но тем интересней будет наша игра. Какие в ней правила, моя красавица?
— Никаких правил, Влад, все будет спонтанно и взаправду.
— Что ж, надеюсь, мы выживем и не лишимся рассудка.
Начало игры
Неутомимый Ян безжалостно лишал Дею сна, но разоруженная собственной готовностью к близости, она не могла уклониться от его натисков. И когда ей казалось, что она вот-вот раствориться в этой животной чувственности, в этой их молодой неистовости, что походила на деградацию, пришел тот, чей образ был одной сплошной провокацией. И теперь взлелеянный в девичьих мечтах мираж, вновь и вновь вставал перед ней непрошеным гостем. Кульминацией этого наваждения стал момент близости с Яном, во время которого она представляла Влада.
Дея поняла, что все эти перипетии сломали-таки ее моральный хребет. Она действительно страстно желала, еще раз увидеть в глазах Веда боль — ту боль, что сочилась из него, когда он пришел к ней на праздник. Эта его мука, была бальзамом для ее души, сладким медом, сильнейшим возбудителем. Когда Дея сближалась в ту ночь с Яном, она возрождала в памяти изуродованные агонией черные глаза и только сильнее разгоралась. Его страдания стали пищей для нее, без них Дея чувствовала себя неполной, обделенной, неотомщенной и все чего она теперь хотела — это обречь его на еще большие мучения.
В конце концов, желание причинить Владу боль переросло в парною. Казалось, оно текло в ее жилах вместо крови, разрушая ту хрупкую скорлупку, за которой пряталась ее суть в полном своем многоцветии. Отсутствие же в ее поле зрения Веда, только усиливало степень помешательства.
В таком вот ядовитом отваре желчи Дея варилась до тех пор, пока в ее голове не созрел план, который она вознамерилась превратить в жизнь, во что бы то ни стало. Это-то решение и сделалось отправной точкой ее нарастающего безумия, в котором обрывки и случайные картины замысла волочились за каждой ее мыслью.
Когда Дея отшлифовала свой план до блеска, не упустив ни одной мельчайшей детали, она решилась, открыться самому чистому и доверенному, непогрешимому и всепринимающему Отцу леса. В одну из ясных лунных ночей, томимая жаждой исповеди, она, выскользнув тихонько из дому, направилась к заветной поляне — маленькому цветастому подиуму, что напоминал ей театральную сцену.
Вокруг царственного платана потоками струилось холодное свечение, цветы сложили свои хрупкие лепестки, листва не колыхалась — лес спал. Она подошла к огромному дереву и обняла его, прижимаясь щекой к шероховатой коре.
— Что стряслось, Госпожа, — раздался у нее в голове родной голос.
— Я должна покинуть вас на какое-то время, — отвечала она. — Меня ждет опасное и непредсказуемое мероприятие, и я боюсь, что оно может стать последним в моей жизни. Но я должна решиться на него.
— Раз должна значит действуй, Госпожа, лес будет ждать.
— Но, что же случиться со всеми вами, если я не вернусь?
— Ответ ты и сама знаешь, — печально ответил Отец леса.
Дея еще долго стояла на посеребренной лунным светом поляне, плакала, улыбалась чему-то, снова плакала, потом поцеловала шершавую кору и побрела в дом.
Зажатая в тески собственной одержимости, до этой ночи она еще пыталась сопротивляться своему внутреннему возгоранию, но теперь Деи было очевидно — она поставит на кон все что угодно, лишь бы разыграть свой гамбит.
Не задерживаясь ни секунды в гостиной, она направилась в спальню. Ян спал, уткнувшись лицом в ее сорочку. Дею трогало его щенячье обожание и легкий налет фетишизма, но она уже начинала понимать, что сила Яна велика и, не смотря на его любовь, она ломает ее. Проникая в нее словно вирус, он заражал своей жаждой жизни и могучей, животной неистовостью.
Она ненавидела себя за слабость и за нечестность по отношению к Яну. Он принимал их безотказность за любовь, она же видела истинную суть этой юношеской невоздержанности. Но всего раз, ощутив безвольную негу в его объятиях, она уже не могла противиться его воле. Раздевшись, она легла рядом с ним. Ян тихонько сопел, по-детски приоткрыв рот. Он был безмятежен и счастлив в своем неведении. Дея легонько погладила его по щеке, он дернулся и открыл глаза.