Наконец, он повернулся к дрожащий и съежившийся Деи. Безудержный гнев Яна, преувеличивал и искажал все ощущения. Его колотило.
Дею тоже била мелкая дрожь, оголившиеся плечи мерцали белизной в слабом свете уходящей луны, а крохотные грудки прикрывали старательно натянутые лохмотья. Молча Ян подобрал с земли плащ и прикрыл ее наготу. Девушка отпустила остатки платья, за которые цеплялась, чтобы поплотнее закутаться в плащ и нежный, розовый ореол открылся. Ян стоящий слишком близко, чтобы не заметить этого, сглотнул и, повинуясь порыву, прикоснулся к нему.
Почувствовав, что снова начинает терять почву под ногами, он резким движением одернул руку, запахнул ее плащ и, подхватив свою мучительницу на руки, усалил на лошадь.
Дея была виновато-тиха и покорна, она не спрашивала ни о чем и следовала за ним как молчаливая тень. Ян довел ее до дому, безвольную снял с лошади и отнес в спальню. Посадил на кровать и, не проронив ни слова, ушел.
Глава 32
Тайное крыло.
Когда Ян вышел, вибрация захлопнутой им двери еще долго раздавалась эхом в ее голове. Дея не знала, сколько времени просидела на кровати без движения, уставившись в одну точку. То, что она сейчас ощущала, было смесью какого-то фееричного подъема и отвращения одновременно. Дрожь в теле уже унялась, но в душе все продолжало бурлить и пениться.
Она позволила ему, коснуться самой чувствительной и тайной струны своего тела. И то, как эта струна зазвучала, испугало ее. Права была Лея – ее горячность всепоглощающа, а ведь она не позволила себе и десятой доли того, чего так страстно хотела. Она понимала, что поступила правильно, остановив Яна, но ей нестерпимо хотелось, чтобы он вернулся, ворвался без разрешения, сорвал с петель дверь и взял то чего так настойчиво добивался, взял как тогда, когда был убежден, что имеет на это право.
Но он не возвращался.
Как же ей удержаться от мучившего ее вожделения, если она теперь знает, как это – быть в такой близости с ним? Знает, что они говорят на одном языке тела, что играют одну мелодию, вторя друг другу, что один усиливает звучание другого.
Но самое пагубное было то, что мелодия так и осталась незавершенной, прерванной и от того более притягательной. Дея начинала понимать, что их желание узнать финал этой композиции столкнет их рано или поздно, потому что они были еще слишком молоды, нетерпеливы и абсолютно неопытны.
Она пообещала себе, использовать все душевные силы, чтобы избежать такого развития событий и, обрушившись на кровать, зарыдала.
Проснулась она поздно. В виске, казалось, поселился дятел, а тело напоминало огромный чугунный колокол, в который кто-то неустанно бил, создавая невыносимую, раскалывающую вибрацию.
Вместе с сознанием к ней вернулись стыд и к ее собственному удивлению жалость к Яну и самой себе. Она проклинала тот день, когда к ней подошел Влад. Дея готова была возненавидеть его и даже желала этого, но он упорно продолжал затмевать собой образ Яна, которого она теперь тоже желала, но иначе.
В памяти всплыли безумные глаза друга. «А вот Ян теперь точно меня возненавидит, хотя бы потому, что ему должно быть также стыдно, как и мне», – подумала Дея, вставая с кровати и разворачиваясь к окну.
Глаза ее широко распахнулись от изумления и испуга одновременно, когда она увидела, что была в спальне не одна.
Он сидел одним бедром на подоконнике и смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Черный, изящный, нескончаемый. Казалось, он заполнял собой все пространство ее жилища, проникая в каждый закуток. Дея почувствовала себя голой под этим мрачным неживым взглядом и только тогда вспомнила, что по сути ее ощущения совпадали с действительностью.
Ею вдруг овладела такая злость, что она захотела наброситься на этого наглого возмутителя девичьих сердец и расцарапать его непростительно красивое лицо. Но она не желала выглядеть дикаркой, поэтому взяв себя в руки, приподняла голову и степенно прошла в уборную, не обращая внимания на свой изрядно потрепанный вид и оголившуюся грудь (какой смысл прятать то, что уже давно замечено).
Только спрятавшись от пристального черного взгляда в купальне, Дея позволила себе выдохнуть и посмотреть в зеркало. Глаза опухли от слез, из головы во все стороны торчала солома, а платье было безвозвратно испорчено.
Она тут же содрала с себя изуродованное произведение Вилы и стала лихорадочно выдергивать торчащую из волос солому. Наскоро приняв прохладную ванную, Дея затянула влажные волосы в узел и, накинув просторный пеньюар, остановилась у двери, не решаясь выйти.