Дея непроизвольно вжалась в стул, ошарашенная таким заявлением. Никогда она не считала себя вправе, рассчитывать на его содержание. На это по ее представлениям могли претендовать лишь жены или, по крайней мере, любовницы. Подруги могут лишь подарки принимать, да изредка помощь в самых отчаянных положениях. Но Ян хотел безжалостно расколотить ее принципы, словно они были хрупкими гипсовыми фигурками.
Дея смотрела на раскрасневшееся лицо друга и смутно ощущала, что сейчас происходит какая-то подмена, что в эту самую минуту пред ней вскрывается некий нарыв, мучающий ее друга уже давно. И это страшило ее, потому как она вдруг осознала, что не готова к тому, что сейчас вывернется перед ней наизнанку.
– Ян, – начала она осторожно, – мы выросли, не нуждаясь ни в ком кроме друг друга, но только лишь потому, что в том мире мы не были никому нужны. Здесь ты обрел свой путь и у тебя появились друзья и даже поклонницы, – она улыбнулась одними губами. – В твоей жизни теперь не только я....
Ян смотрел на нее стеклянными глазами, казалось, не слушая, а потом неожиданно перебил.
– Значит все это время, ты была моим другом только потому, что думала, будто до тебя нет никому дела? – проговорил он надтреснутым голосом. – А теперь появился загадочный кавалер, который рискует ради тебя жизнью, и ты не желаешь быть мне ничем обязана?
– Что ты такое говоришь, Ян?! – воскликнула Дея, и парочка за соседним столом бросила на них укоризненные взгляды. – Ты был моим другом, – продолжила она чуть тише, – потому что другого мне никогда и не надо было! Ни тогда, ни сейчас. Просто Вайес однажды сказал мне, что у тебя не было выбора, дружить со мной или нет, потому как я была единственной частичкой Багорта там – в другом мире, и ты инстинктивно стремился оберегать меня, потому, что у Хранителей это в крови.
– Я стремился к тебе, что тогда, что сейчас, потому что люблю тебя, дурочка! – неожиданно выпалил Ян, вскочив с места.
Он выбежал из трапезной, так и не доев похлебку, а Дея осталась сидеть прикованная к стулу несколькими десятками глаз. Чопорная пожилая дама, встав из-за соседнего стола, наградила ее уничижительным взглядом, посоветовав, выбирать не столь многолюдные места, для выяснения отношений.
Собрав остатки воли, Дея поднялась и на негнущихся ногах вышла из трапезной. Движения давались ей с трудом, она шла словно по морскому дну – с усилием передвигая ноги, а вокруг нее бесформенной массой клубились новые откровения, путая мысли.
Она направлялась к комнатам друга, просто потому, что не знала, куда ей еще сейчас идти. Походила она в эту минуту на задурманенную принцессу, которую чья-то незримая рука ведет в неизвестном никому направлении. Остановившись у дверей, она с минуту помедлила, словно силилась распознать в них нечто знакомое, потом тихонько постучала. Ответа не было, она постучала громче. Опять ничего. Тогда повернув ручку, она толкнула дверь, та оказалась не запертой.
Обследовав комнаты, Дея поняла, что Ян сюда не возвращался с самого утра, а дверь открытой оставила она сама, когда уходила утром. Обессилив, она упала на кровать и обняла его подушку, вдыхая такой родной запах скошенной травы, к которому теперь подмешивался аромат сандала, так полюбившейся Яну в Мрамгоре.
– Где же ты сейчас, дружочек, – простонала Дея, все глубже зарываясь лицом в подушку.
И тут ее осенило. Она вскочила с кровати и побежала на смотровую площадку, забыв свои туфли на его ковре.
Ян стоял, опершись обеими руками о каменные перила и смотрел в небо, видимо ожидая Маюн.
– Я-ян. – позвала его Дея слабым голосом, выглядывая из прохода.
Он обернулся, и девушка заметила, как его лицо и шея наливаются краской. Ян бросил на нее короткий взгляд и тут же отвернулся. Тогда Дея сама приблизилась к нему. Она положил свою руку на его плечо, и по спине Яна тут же пробежала судорога. Даже через рубашку Дея ощущала, как горит все его тело.
– Ян, дружочек, – позвала она снова.
Он не повернулся.
– Я тоже люблю тебя, Ян, – продолжала шептать Дея. – Ты же мне как брат, ты мой самый родной человечек.
На этот раз Ян обернулся, и она оторопела от его взгляда. Словно тысяча факелов горело в нем толи ненавистью, толи страстью. Он молча сжигал ее чужими, огненными глазами, потом, наконец, заговорил, и голос его был тяжелым, казалось, каждое сказанное им слово весело тонну.
– Видишь ли, Дея, – его губы скривились в подобии улыбки, – я тебя не как сестру люблю… – договаривать он не стал, его остановил ее взгляд. – Я знал, что мое признание все испортит, – прохрипел он, жутковато усмехнувшись.