Интендантство находилось по ту сторону Днепра, в предместье за Молоховскими воротами, в довольно большом деревянном доме. Полчанинов с величайшим трудом протиснулся сквозь толпу офицеров-приемщиков в горницу, где за столом сидел со своим присутствием генерал-интендант Канкрин{38}, раздавая ассигновки и наряды. Со всех сторон, справа, слева и через головы, к нему тянулись руки с требованиями.
Лысоватый и близорукий Канкрин сердился, вставал с кресла, грозил уйти и закрыть присутствие. Но снова садился. И каша с каждой минутой становилась все гуще. Он наскоро прочитывал требования, хватал перо и подписывал: "Отпустить половину", - приговаривая:
- Идите от меня теперь прочь, батушка!
Огромный гусарский ротмистр с длинными усами с особенной настойчивостью осаждал генерал-интенданта. Канкрин сказал ему:
- Позвольте! Да вы, батушка, кажется, уже раз получили?
Гусар с яростью ударил кулаком по столу. Хриплый бас его загремел на всю горницу. Как видно, он был порядочно наметан в проделках такого рода, потому что Канкрин, оглушенный его ревом, а может быть, и убежденный доказательствами, махнул рукой и послушно подписал вторичную ассигновку. Но гусар не унялся. Его знания по провиантской части были удивительны. Он с точностью высчитывал, сколько теряется хлеба, когда режут ковриги на сухари, сколько пропадает от трения сухарей при перевозках.
- Поймите, - гремел он, - всего выгодней печь сухари прямо из теста! Брусками!
Потом обернулся к офицерам, среди которых был и Полчанинов, вытащил одну за другой из кармана и швырнул на стол несколько пригоршней вяземских пряников.
- А согласитесь, господа, что много есть на свете подлецов и мошенников!
При этом так посмотрел кругом, что кое у кого мурашки побежали между лопатками. "Ах, молодец!" - восхищенно подумал Полчанинов и спросил соседа, артиллерийского поручика в поношенном и залатанном мундире:
- Не знаете, кто это? Артиллерист усмехнулся.
- Это барон Фелич, известный лихостью своей офицер... В деле хватает пику и скачет во фланкеры. Готов разделить с приятелем последнее добро, но не прочь за картами опорожнить его же карманы до дна. Человек веселый. И дерзкий... Храбр, умен... А служба у него странная.
- Чем же? - робко полюбопытствовал Полчанинов и оглянулся на Фелича, ожидая услышать нечто необыкновенное.
Наружность ротмистра соответствовала рекомендации. В угрюмых глазах его таились мутные и темные чувства. Следы страстей, когда-то обуревавших этого человека, теперь притухших, но еще не погасших, лежали на его физиономии мрачной печатью.
- Чем? Видите ли, - отвечал поручик, - Фелич - непременный участник всех распрей между военными. Сперва он ссорит их, потом выступает в роли примирителя, но с обязательным расчетом на то, что дело кончится поединком. А когда доходит до вызова, с удовольствием предлагает себя в секунданты. Оттого многим кажется он опасным человеком. Еще опасней его дерзкие проделки за картами. За одну из них угодил он в солдаты. На штурме Базарджика в Турции снова заслужил эполеты. Затем года три находился под следствием и, не случись войны, наверно опять был бы куда-нибудь упрятан. Он - суров, мстителен, по службе - зверь. Вместе с тем - гостеприимен, охотно сорит деньгами и готов на мелкие одолжения. Одни боятся, другие любят Фелича...
- Откуда вы его так хорошо знаете? - с завистью спросил Полчанинов.
Поручик внимательно поглядел на юношу.
- Уж не хотите ли, чтобы я свел вас с ним? Могу. Но ведь и мы еще незнакомы. Я - Травин. Так хотите?
- Очень! - воскликнул Полчанинов, радостно зарумяниваясь.
Травину нравился этот мальчик. Хорошо быть наивным и свежим, как он! Кто бы поверил, что много лет назад и сам Травин был таким же! Давно это было... Пышный барский дом... привольная, широкая жизнь... тороватый отец чистая Москва: стихотворец, и сплетник, и светский любезник... Вот на длинном столе, между громадными подсвечниками, сверкают снег скатерти и лед хрусталя... Миндальный пирог с сахарным амуром посредине, и бочонок с виноградом, и смеющиеся, шумные гости... Сон! Ничего не осталось! Стерлись светлые буквы первых страниц прекрасной книги. Дальше - разорение отца, аукционы, служба пополам с вечной нуждой. Наконец - приятельство с Феличем, страшный случай за картами, солдатская лямка в Турции, годами страданий добытые эполеты и этот протертый и залатанный мундир...
- Сведите меня с ним, поручик, - просил Полчанинов, - я очень хочу!
Травин молчал и смотрел в окно. Город, река, сады плыли мимо, утопая в красной пучине заката. От прежних времен у поручика сохранилось к солнцу чувство какого-то боготворения. И всегда на вечерней заре бывал он немножко печален. Хорошо бы с близким другом гулять сейчас по лесу! Нет, он все-таки не Фелич! Он преодолел в себе Фелича. Зачем же наводить на эти страшные испытания легковерного мальчика, стоявшего рядом? Травин быстро взял Полчанинова за обе руки.
- Хотите? Не надо! Не надо, чтобы у вас было что-нибудь общее с бароном Феличем. Я не сведу вас. И не советую искать знакомства с этим человеком.
- Да почему же?
- Вы видели, как он получал сейчас деньги по ассигновке? Он обманул Канкрина и положил их в карман. Фелич - бесчестный человек. Его бог деньги, проклятые деньги, которые превращают бездельников в мудрецов, заставляют прыгать параличных, говорить немых, преступникам дарят жизнь и убивают неповинных. Нет гадости, какой не сделал бы Фелич, чтобы добыть сотню червонцев, а завтра выбросить их за окно. Понимаете ли, куда это может завести?
Травин говорил громко, не стесняясь. Вероятно, кое-что донеслось и до Фелича. По крайней мере Полчанинов с замиранием сердца поймал на себе грозный взгляд страшного гусара. Травин заметил это, улыбнулся и крикнул Феличу:
- Послушай, Бедуин, а ты, я вижу, все вспоминаешь прусских офицеров, которых пристрелил на поединках в восемьсот седьмом году?
Барон закрутил усы и надвинул на ухо кивер.
- Что-то не пойму, о чем ты толкуешь, братец, - отвечал он с невыразимым хладнокровием, - да мало ли что случается в жизни?
Проговорив это, он отвернулся и замурлыкал хриплым басом:
Ах, скучно мне
На чужой стороне...
Солнце еще не зашло, но вечер уже ложился на землю длинными сизыми тенями. Выдача нарядов и ассигновок прекратилась. Приемщики толпились на лужайке перед домом интендантства, оживленно разговаривая. У них были возбужденные, красные лица и блестящие глаза. Голоса звучали громко и весело. Вот оно - счастье, на которое трудно, почти невозможно было рассчитывать. Армии соединились! Конец тягостной, осточертевшей ретираде! Здесь были офицеры обеих армий. Но чувство неподдельной радости слило все возгласы в общий дружный хор. И Полчанинов вместе с другими тоже восклицал и выкрикивал что-то, с наслаждением и болью ощущая в груди горячий и тугой комок восторженных слез.
Как и большинство офицеров Первой армии, он не любил Барклая. Зато еще на корпусной скамейке его героем, первым и единственным, стоявшим неизмеримо выше всех Плутарховых мужей древней славы, был Багратион. Вот за кого кинулся бы он на смерть без минуты раздумья!!! Слава богу! Багратион будет шевелить, толкать, тащить за собой Барклая...
- Ведь не пойдем уже мы теперь от Смоленска? - спрашивал Полчанинов Травина. - Не пойдем? Багратион не позволит? Не так ли?
Травин пожал плечами.
- Намедни такой же вопрос задал я сыну генерала Раевского, Александру...