И вдруг появляется крестьянин.
Раздается его жирный, здоровый голос.
— А ну поцелуй свою бабу…
Евреи были приведены в такое состояние, что однажды, под острием закинутой над нею сверкающей шашки, мать с рыданием умоляла собственную дочь пойти с четырьмя бандитами…
…в женское отделение…
Исход
Евреев не выпускали из Ладыженки.
Но безграничный жизненный инстинкт разрушил все запреты, победил все опасности и сделал невозможное свершившимся фактом. Ладыженские старики, больные, дети, еле передвигая ноги, вырвались из этого страшного ада и, с неимоверными усилиями, добрались, наконец, до другого еврейского местечка.
Больше 1000 человек ладыженцев находятся по сей день в Голованевске. Оборванные… босые… со сгнившими рубахами на теле… или совсем без рубах, — мужчины и женщины, здоровые и заразно-больные, валяются по синагогам в женских отделениях, в пустых амбарах или просто на улицах. Один Бог или их посиневшие, крепко сжатые губы могли бы рассказать, как живут эти люди, как они проживают свой день. Часто-часто тянется катафалк по кривым улицам местечка и часто-часто производятся сборы ладыженцам на саван.
Недавно привез крестьянин в уманский еврейский госпиталь двух последних ладыженских евреев.
…Две молодые девушки.
Страшно избиты, изранены и искусаны.
Одна с отсеченным носом.
Другая с поломанными руками…
Кроме наружных ран, они лечатся от венерической болезни…
III. Иванковское пленение
С самого начала оперирования повстанческих сил в нашем местечке и до средних чисел апреля специфического погромного ужаса мы не испытывали. Шел мирный длительный разгром и обнищание еврейского населения с бесконечными контрибуциями, реквизициями, конфискациями, с отдельными случаями вымогательства и насилия и становящимися все алчнее и хищнее погромными аппетитами. Мне, как председателю еврейской общины, часто приходилось обращаться к главарям повстанцев с разными ходатайствами и просьбами от имени еврейского населения. Мне часто приходилось преподносить главарям ценные подарки, давать взятки, чтобы смягчить суровость того или иного приказа. Это обстоятельство расположило ко мне в известной степени некоторых предводителей. Я имел возможность присутствовать при их беседах, пиршествах и спорах, принимавших весьма часто чрезвычайно бурный характер. Главари угрожали друг другу револьверами и отборно ругались.
Доступнее других для переговоров был кавалерист Сенька.
Человек неимоверной физической силы, замкнутый, молчаливый, пользующийся большим авторитетом, этот Сенька некоторое время главенствовал в нашем городе, и его почти всегда удавалось склонить отменить ту или иную меру против евреев, предпринятую им самым или его товарищами.
Ко мне он относился дружелюбно.
Но вот, в начале апреля, он покинул наш город для каких-то военных операций, а 17-го апреля вернулся с 6-ю солдатами, среди которых находился и Трясилов.
Трясилов
Человек этот лет 30, худощавый, нервный, порывистый, непреклонный в своей суровости, с своеобразным ораторским талантом, с уменьем влиять и управлять своим богатым оттенками голосом. Он получил свое военное воспитание в австрийском плену. Там он, по-видимому, находился в украинском лагере военнопленных, нахватался громких слов о «самостийности». На родине пристал к повстанцам.
К нам он приехал в звании сотника. Через несколько часов после приезда он потребовал к себе Представителей еврейской общины.
Пошел я и еще три человека.
Он нас встретил грозно.
Произнес утонченно юдофобскую речь о жидах-коммунистах, которые захватили власть в свои руки, разрушают и обстреливают христианские церкви.
— В течение часа выдать все оружие, — приказал он.
Заявил, что по его сведениям оно в большом количестве находится у евреев Иванковских.
А в противном случае, пригрозил он — вырежу и утоплю поголовно.
Оружия, за исключением одного испорченного охотничьего ружья, у евреев не было, — оно и было представлено Трясилову.
И евреи трепетали за свою безопасность.
Но в это время в город прибыл назначенный атаманом новый комендант Сагнатовский, родом из ближней деревни, недоучившийся интеллигент, типичный вырожденец. При нем Трясилов стал играть лишь второстепенную роль. Уже не был самостоятелен в решениях и мерах против евреев и мог лишь подстрекать Сагнатовского. Требование о выдаче оружия было позабыто, однако в городе был расклеен приказ за подписью коменданта: