Свидетель услышал команду:
-- Принесите миску воды, пусть молодцы обмоют руки.
Принесли миску воды.
Вышли во двор солдаты и стали смывать руки.
Еще один выстрел... для страха.
Они ушли.
Перед уходом офицер распорядился:
-- Никто не смеет из этого дома звать на помощь раненым или сообщать в охрану. А то вернемся... со всеми расправимся!
И еще прибавил:
-- Не сметь выходить до 6 часов утра!
После двухчасового сидения в ужасном месте свидетель вышел. Во дворе ему прежде всего бросилась в глаза миска с кровью.
Вошел в квартиру.
...Все разрушено...
В луже крови стонет хозяин.
В соседней комнате лежит с остановившимся взглядом девушка-курсистка.
Всю ночь промучился хозяин.
Утром умер.
12
3 дня
...Передать все пережитое в эти страшные дни,-- говорит свидетель,-- сейчас, когда раны еще сочатся кровью, и кошмар пережитого давит душу,-- нелегко. Тем не менее, попытаюсь вкратце изложить все то, что довелось пережить. Дом наш находится на углу Большой Васильковской и Жилянской улиц. Почти весь этот громадный дом, за исключением нескольких квартир, заселен евреями. Все магазины, помещающиеся в первом этаже, как по Васильковской, так и по Жилянской, за исключением бакалейной лавки и парикмахерской, принадлежат евреям. Немногие христиане, живущие в доме, обычно ничем не проявляли своей неприязни, были даже в дружеских отношениях с евреями. Но я уверен, что при искреннем их желании защитить своих соседей от
235
погрома, они могли бы это сделать,-- как это имело место в других домах. Но наши соседи-христиане даже как будто проявляли скрытое злорадство по поводу всего на их глазах происходившего.
1-го октября началась канонада.
Многие стали прятаться в подвал, чтобы спастись от снарядов, все время свистевших над городом.
Мы находились в сфере огня.
Мимо нашего дома, находившегося по пути следования войск на вокзал и в сторону Демиевки, то и дело проходили солдаты отрядами и в одиночку. Снаряды так и жужжали над нашими головами. И по проходившим военным мы гадали о происходящем в городе:
-- В чьих руках город... кто побеждает в этой кровавой распре?
В таком полном неведении мы находились все время, пока большевики не были вытеснены из города добровольцами. В четверг вечером мы увидали первых верховых с кокардами на фуражках, скакавших взад и вперед мимо наших окон. Мы все были уверены, что наступление отбито, и что теперь жизнь скоро войдет в свою колею.
Однако полного ощущения безопасности не было.
Ночь на пятницу мы провели в тревоге.
На тротуарах видны были дозоры, с опаской проскакивавшие по улице.
В пятницу утром уже было достоверно известно, что большевики выбиты из города. Публика успокоилась, начала вылезать из подвальных помещений, собираться кучками и обсуждать положение.
И тут впервые прошел зловещий слух.
Бледными тенями пробегали по улице евреи.
-- Грабят,-- сообщали они.
-- Кто?.. где?
-- Войска... добровольцы... офицеры... не знаем.
Поспешно убегали.
Мы заколотили парадный ход дома глухо-наглухо и крепко заперли ворота.
И в то время, как прежде -- только что пережитая канонада, гул орудий и свист снарядов, не знающих различия национальностей, объединили всех жильцов дома, жутко прислушивавшихся к грохоту орудий,-- теперь новые события, ожидание погрома, сразу провело резкую грань между евреями и христианами.
Они заперлись в своих квартирах.
Они крепко заперлись.
На стук глухо отвечали:
-- Мы христиане.
236
Они... христиане.
Какой самообман!
Они стали настолько чуждаться своих соседей евреев, с которыми жили как будто в дружбе, что не отвечали на обращенные к ним вопросы, делая вид, что не слышат.
А евреи тем больше сближались.
Мы собирались группами.
Ждали беду свою вместе.
И вот, когда несколько человек нас сидело в лавочке, вдруг, к великому изумлению нашему, мы увидели несколько человек военных, вооруженных винтовками, прорвавшихся к нам через парикмахерскую, хозяином которой был христианин.
Они бросились к нам.
-- Оружие есть?
Один из них принялся обшаривать мои карманы и вынул бумажник с деньгами. Документы и всякие другие бумажки отдал мне, а бумажник с 4.000 денег положил в свой карман.
Тоже проделали и с остальными.
Делали они все это молча и спешно.
Затем отправились в другие квартиры.
Брали больше денег и драгоценности: кольца, часы, серьги, браслеты, цепочки... Только в квартире 13 они обобрали до нитки хозяина, сняв с него все до голого тела.
Дали залп.
И выбежали на улицу.
По всему видно было, что они торопились.
Почти следом за ними начали выламывать парадные двери. Взломали и ворвались.
Было человек 15. Они пошли по квартирам. Из первой квартиры, где живет домохозяин-еврей, кто-то вышел к ним и сказал:
Здесь живут русские.
Они этим удовлетворились.
-- А кто живет напротив?
-- Тут живет врач.
Они постучали к нам. Их сейчас же впустили.
Первое слово, произнесенное ими, было:
-- Деньги давай!
Посыпались угрозы.
-- Сейчас доставай... не то всех перебьем!
Нас было в квартире 3-ое: я, мой шурин-врач и квартирант.
Мне приставили к груди револьвер.
237
-- Деньги!
Я объяснил:
-- Меня только что обобрали.
-- Часы давай!
-- И часов у меня нет.
Тогда они рассвирепели, начали хлестать меня нагайками и бить кулаками по лицу.
Шурин пробовал их уговорить. Они спросили:
-- Ты русский?
-- Я еврей,-- отвечал он.
Они накинулись на него, сняли золотые часы и кольцо.
Повалили на землю.
Но тут произошел следующий инцидент. В квартире у нас были 2 русские женщины, и вот одна из них бросилась к ним и начала умолять не трогать нас. Офицер обратился к ней с вопросом:
-- А ты кто такая?
-- Я русская,-- ответила она.
-- Так будь же русской, -- закричал он,-- тебе нечего делать в жидовском доме... вон отсюда!
И тут же прибавил:
-- Ведь знаешь, какая это подлая нация!
Надо заметить, что руководил шайкой офицер, выражающийся весьма интеллигентно. И когда женщина с негодованием сказала ему:
-- Ведь здесь живет врач, который лечит вашего же брата, как не стыдно?
Он как-то с сожаленим взглянул вокруг на обстановку квартиры.
И махнул своим спутникам рукой.
-- Идем.
В других квартирах они были менее деликатны. Ломали мебель, пианино, били посуду. Всюду спрашивали:
-- Из этого дома стреляли... кто стрелял отсюда?
...Погром в нашем районе разрастался.
Мы слышали треск разбиваемых стекол,-- это взламывали ближайшие магазины. По треску стекол мы старались установить, в какой стороне от нашего дома происходит погром. Из наших окон видно было, как большие толпы народа, в особенности баб и детворы, мешками тащат награбленное добро. Из дома N6 было вытащено все, вплоть до мелочей.
...даже детская мебель...
Возле Троицкого Народного Дома гуляла пестрая,
238
расфранченная христианская толпа и любовалась приятным зрелищем,-- как солдаты взламывали двери, врывались в квартиры и делали там свое сатанинское дело.
Мы организовали постоянное дежурство.
День прошел спокойно.
Пытались несколько раз угрозами и увещеваниями заставить нас открыть ворота, но это не удалось.
Но вот наступила ночь.