— Как много вампиров было в твоей группе?
— Она была маленькая, но мы тогда скрывались. Чем больше у тебя вампиров, тем сложнее прокормиться и остаться незамеченными.
— Я понимаю это, но насколько маленькая?
— Никогда не было больше дюжины вампиров, а обычно меньше. Нам было сложнее прятаться, чем людям и оборотням, которые были частью ее свиты.
— Одна из причин, по которым вампиры берут людей-слуг и moitié bêtes, зверей зова — это то, что они лучше своего Мастера могут перемещаться днем, — отметила я.
— Та-Что-Меня-Создала могла ходить днем.
— Да, верно. Извини. Это такая редкая способность, что я забыла.
— Перрин и я были единственными из ее вампиров, которые были способны выжить на свету, даже держа ее руку. Все остальные, кого она брала на дневную прогулку, сгорали и погибали, пока она над ними смеялась. Посланник Совета Вампиров навел ее на это злодеяние, что заставило ее рискнуть сжечь нас обоих заживо.
Однажды я буквально разделила воспоминания с Дамианом и не горела желанием повторять, поэтому произнесла:
— Он сказал: «Возможно, причина способности гулять с тобой под солнцем кроется не в том, что они разделили твою силу…»
Дамиан присоединился и договорили мы вместе:
— «…а в том, что они приобрели собственную силу, чтобы выйти на солнечный свет».
Мы посмотрели друг на друга.
— Хотел бы я, чтобы мы не разделили самые ужасные воспоминания друг друга, Анита.
— Да уж, почему никто не может вспомнить о щеночках и радуге, когда становятся вампирами и мастерами?
— У меня никогда не было щенка, — сказал он.
— У меня был.
— Верно, собака умерла, когда тебе было тринадцать или четырнадцать, а потом восстала из мертвых, чтобы прийти домой и влезть к тебе на кровать.
— Ладно, может, не щенки, только радуги, — предложила я.
— Разделять хорошие воспоминания было бы куда приятнее, но Мастер здесь ты, а не я, так что это твои желания диктуют природу нашей связи.
— Хочешь сказать, если я не могу откопать свои приятные мысли, то никто из нас не может?
— Когда мы разделяем воспоминания очевидно, да.
— Я поговорю со своим психотерапевтом о том, как попытаться выуживать из памяти более веселые моменты.
— Помогает? Психотерапия, имею в виду.
Я обдумала это, затем кивнула:
— Думаю, да.
— Что подтолкнуло тебя посещать психотерапевта? Я знаю, что ты неформально консультировалась у ведьмы, которая работает со стаей вервольфов в Теннесси.
Он прав. Мне немного помогали, когда я училась контролировать свои метафизические способности со своей наставницей, Марианной. Мы все еще виделись время от времени. Мика и Натэниэл тоже ходили к ней со мной, потому что я была не единственной, кому нужно было узнать больше о «магии», но настоящая хардкорная психотерапия не по части Марианны.
— О, даже не знаю. Смерть моей матери, когда мне было восемь и его повторная женитьба на женщине, у которой были проблемы с тем, что я наполовину мексиканка и разрушаю голубоглазую и блондинистую картинку ее семьи?
— Это значит, что ты не хочешь мне рассказывать, потому что у тебя почти не ощущаются эмоции, когда ты это говоришь, — заметил он, посмотрев на меня в упор своими зеленейшими из зеленых глазами. Это были самые присамые зеленые глаза, которые я когда-либо видела на человеческом лице. Черт, я и домашних кошек с такими зелеными глазами встречала не много. Он клялся, что они были такого же цвета при жизни.
— Когда я так долго не разговариваю с тобой лично, то забываю, какие невероятно зеленые у тебя глаза.
— Что означает, ты действительно не хочешь делиться, почему пошла к терапевту.
— Что, даже нельзя уже сделать комплимент?
— Во-первых, я не уверен, что это комплимент. Во-вторых, ты почти никогда не делаешь мне комплиментов, так что да, ты пытаешься отвлечь меня, однако твой лучший способ отвлечения — тот, с которого ты начала: перевести стрелки на свою трагичную семейную историю, и большинство людей оставят тебя в покое.
Я недружелюбно на него посмотрела:
— Если знаешь, что я не хочу отвечать, то зачем настаиваешь?
— Может, если пойму, почему ты ходишь на сеансы, то и я тоже смогу пойти.
— Поэтому ты хотел встретиться? Поговорить по поводу психотерапевтов? — я даже не попыталась убрать удивление с лица.
— Нет, но это неплохая идея.
— Да, неплохая. Полагаю, большинству людей пригодилось бы немного основательной терапии.
Он кивнул, но больше потому, что посчитал, что должен, как будто в это время думал о чем-то еще.
— Что случилось, Дамиан? Ты просил об этой встрече за несколько дней до того звонка из Ирландии.
— У меня ночные кошмары.
— Вампирам не снятся ночные кошмары, — проговорила я.
— Знаю.
Он моргнул своими до невозможности зелеными глазами, потом заправил прядь настолько же невероятно рыжих докрасна волос за ухо. Он нервничал, что было заметно по его напряженным мышцам, когда он шевелился или пытался не двигаться и тем самым просто выдавал свою нервозность. В кои-то веки мне не нужно было ощущать его чувства, чтобы точно знать, каковы они.
— Насколько они кошмарны? — спросила я.
— Достаточно.
— Воспоминания?
— Некоторые, но большинство о современности, и в них я не узнаю большинство людей.
— У меня были подобные сны, в них ты как призрак подсматриваешь то, что снится кому-то другому, — сказала я.
Он кивнул:
— Да, но они жестокие, ужасные, — он смотрел на свои руки, плечи опустились, он ссутулился. — Я проснулся, а Кардинал все еще неживая, ледяная на ощупь, а у меня жар.
— Вампирам тяжело, когда вам снятся дневные кошмары, — сказала я.
— Согласен, дневные кошмары, не ночные, — кивнул он.
— Так или иначе, когда твоя любовница ледяная на ощупь, она не может обнять тебя, пока ты кричишь.
— Нет, не может. Она продолжает повторять: «Почему тебе недостаточно меня?» Но она не понимает.
— Тебе нужно, чтобы рядом был кто-то, кто может разбудить тебя, обнять, быть теплым для тебя, — сказала я.
— Да, черт побери. Да.
— Что сказал Жан-Клод, когда ты ему рассказал?
— Он не в курсе.
— Ты рассказываешь мне раньше, чем своему королю?
— Ты мой Мастер, Анита, не он. Я решил рассказать сначала тебе.
— Обсудим это позже. Ты умираешь на рассвете?
— Иногда, но чаще я обнимаю Кардинал и сплю, пока меня не разбудят дневные кошмары.
— Ты должен умирать на рассвете, Дамиан.
— Не допускаешь, что я могу об этом знать? Когда я проснулся сегодня утром, я был в кровавом поту, Анита. Как если бы у меня была лихорадка, человеческая лихорадка, только потел я кровью. Похоже, я болен.
— Вампиры не болеют, — отметила я.
— Если я не болен, то что со мной?
— Понятия не имею, но сначала нам придется сообщить Жан-Клоду, — ответила я.
— А потом? — он очень пристально посмотрел на меня.
Я ответила на его взгляд.
— Что ты хочешь от меня услышать, Дамиан? Мы поговорим с Жан-Клодом. Может, я поговорю со своей подругой Марианной. Она ведьма, может, у нее будут идеи, с чего начать.
— Я думаю, это из-за того, что ты, Натэниэл и я почти не видимся. Ты некромант, я твой вампир-слуга, Натэниэл твой леопард зова, но все вместе, втроем, мы почти не имеем никаких отношений.
— Ты говоришь так, словно для некроманта вполне обычное дело иметь вампира-слугу как вампир имеет слугу-человека, но это произошло впервые в вампирской истории. Тот факт, что я могу привязать moitié bêtes, как Мастер Вампиров, даже еще более странный, потому что не имеет ничего общего с моей некромантией.
— Ты получила силу через вампирские метки Жан-Клода, будучи его человеком-слугой.
— Да, но это не объясняет всего, что я могу делать.
— У тебя есть собственная сила, Анита.