Валин непонимающе склонил голову набок. Йен сделал извиняющийся жест и переключился на берсмал:
- Готов ли твой дух к возвращению в Тир-На-Ног?
Цверг робко улыбнулся:
- Твой слуга спросил бы о том же у тебя, не будь то дерзостью.
Это раболепствование уже начинало утомлять.
- Тогда я попрошу тебя, - глаза цверга расширились от такого небрежного обращения с официальной речью, - сделать мне одолжение и не говорить со мной высокопарно, поскольку из-за древнего проклятия у меня случается геморрой при звуках подобной речи, а мне не хотелось бы, чтобы весь наш совместный путь кровь текла у меня по ногам и затекала в ботинки.
Он отвернулся, не дожидаясь ответа, и вошел в туннель...
...в Скрытый Путь.
Боль исчезла. По крайней мере на некоторый срок. Здесь плечо хоть и не излечится, но не будет напоминать о себе, и весь путь по туннелю, освещенному серым светом, не слишком ярким и не слишком тусклым одновременно, Йен не будет ничего чувствовать. Может, в голове его и роились дурные предчувствия, но то были чисто логические построения. Он не боялся и не был возбужден - равно как и не был полон храбрости или спокойствия. Он мог вечно стоять в этом сером ничто, не чувствуя боли в суставах от неподвижности, голода, да и мочевой пузырь не напомнит о себе. Не будет и скуки.
Но время снаружи будет идти.
Поэтому он сделал то, что собирался - продел палку через лямки рюкзаков и положил один конец себе на плечо, а Валин, двигавшийся уже без привычной Йену резкости, взял другой.
Они зашагали, не быстро и не медленно, просто переставляя ноги, все время окруженные серым светом, лившимся ниоткуда, который исчезал вдали, сливаясь с темнотой, но так и не становясь ею.
Йен пытался считать шаги, как он обычно делал, но бросил, досчитав до тысячи с небольшим. Он пытался не дышать, и ему надолго удавалось задержать дыхание - неизвестно, на сколько именно, - не испытывая боли в груди. А позже он обнаружил, что снова дышит, причем неизвестно, как давно.
Было очень легко идти в одном темпе; напротив, идти как-либо иначе было очень трудно. В голове не осталось никаких образов, даже сексуальных. Йен пытался вспомнить губы Марты, их тепло и вкус...
...и не смог.
Он не испытывал потребности дышать, или справлять нужду, или думать. Хотя он мог дотронуться до конца палки, лежавшей на плече, и разумом понимал, что несет немалую тяжесть, он не чувствовал ни боли, ни напряжения, ничего. Ему и Валину наверняка трудно идти в ногу, однако палка не ерзала на плече и не раскачивалась.
И это казалось странным, но не удивляло, а лишь вертелось в голове, словно нерешенная задача.
Так было. И если что-то и трудно делать в Скрытых Путях, так это думать или беспокоиться о чем-либо.
Куда проще просто быть...
Йен Сильверстейн шагал.
Боб Шерв сидел с выключенным мотором, стараясь не обращать внимания на слабую боль в груди. Если станет хуже, придется принять таблетку нитроглицерина, а ему этого не хотелось.
Холод вызывал боль, тепло ее прогоняло. Если запахнуться в куртку и не двигаться, холод долго не сможет тебя одолеть. А если есть источник тепла, то и вовсе согреешься.
Что ж, какой-никакой, а все же повод. Шерв полез в карман и достал серебряный портсигар.
Внутри болталась одинокая сигара. Он достал и развернул ее - "Ромео и Джульетта". Семь дюймов удовлетворения и еще один повод сказать пациентам "делайте так, как я говорю, а не так, как я поступаю".
Большая часть даже слушалась этого совета.
Док обрезал кончик перочинным ножом и прикурил от старой зажигалки "Зиппо". Люди, курившие сигары, потому что это стильно, сказали бы, что обрезать кончик надо специальным устройством, похожим на гильотину; доку вечно дарили на Рождество гильотинки, но он никогда не брал их с собой. К тому же прикуривать надо либо от спички, либо от газовой зажигалки.
Чушь.
Шерву нравился резкий запах бензина для зажигалок, вдобавок он рассеивался почти сразу. А курение сигар не религиозный обряд, а привычка и удовольствие.
Когда он раскурил сигару как следует, салон наполнился дымом, да так, что док перестал что-либо видеть в зеркальце заднего вида. Он приоткрыл оба окошка, чтобы ветер выдул дым наружу. Говорили, что когда летом он отправлялся на одну из своих дальних прогулок, его приближение можно было почувствовать по запаху сигар за целую милю.
У него осталось с полдюжины "Ромео" и коробка "Панч Дабл Коронас". Самое время отправить заказ А. Э. Ллойду, если он не собирается переходить на другие, легальные сигары. Контрабандные лучше. Может, запретный плод сладок?
Трудно сказать. Сигары чертовски дороги, но доктор в маленьком городишке не мог пожаловаться на низкие заработки. И потом, на что ему еще тратить деньги? Дети выросли и разъехались, только порой навещали старика на Рождество, а если кто из них и собирался одарить его внуками, то сделал бы это давным-давно.
Новые игрушки для клиники? Может быть, однако зачем создавать прецедент, за них должно платить государство. Когда Боб Шерв уйдет на пенсию - а это непременно произойдет, хоть никто не верит, - непросто будет найти ему на замену опытного специалиста. И практически невозможно заманить сюда свежеиспеченного врача, выпускника медицинского колледжа.
Он надеялся, что Барби Хонистед пойдет по медицинской стезе... Не исключено, конечно, но у нее вроде роман с парнем из Флориды, и она поговаривает о замужестве. А шансы на переезд жителя Флориды в Хардвуд равны нулю, так что об этом и думать не стоит.
Если бы двадцать лет назад он оказался прозорливее и оценил умственные способности Карин Релке, можно было бы сделать медика из нее или из Ториана, хотя вряд ли. Черт побери, когда он уйдет в отставку, городу придется туго, и хотя в нем еще достаточно сил, он гораздо ближе к концу, чем к началу.
Ладно, хватит витать в облаках.
Дайте старику сигару и теплое местечко, и он целый день просидит, особенно если уже начал носить чертовы подгузники "депендз". Как будто старость и без того приносит мало унижений.
Боль вернулась на мгновение, потом исчезла. Вот и хорошо.
Док потянулся к телефону и набрал номер.
- Алло, это я. Если он и вправду собирается, то пора. Йен уже давно ушел.
Боб Шерв откинулся на спинку сиденья и посмотрел на тлеющий кончик сигары.