Камера, последняя из шести в коридоре, была все еще заперта на латунный висячий замок - Йен подумал, что даже он сумел бы открыть его отмычкой, - и на длинный узкий каменный брус, который, упираясь в основание двери, мешал ее распахнуть.
Простой механизм, если это вообще можно назвать механизмом. Однако приняв во внимание, что вам не разбить брус, пришлось бы его поднять и сдвинуть, а брус удерживался на месте латунным костылем, проходившим сквозь отверстие в плите в соответствующее гнездо в стене. Ни человек, ни вестри на такое не способны.
- Вы ведь еще не открывали камеру, я правильно понял? - спросил Йен охранника.
Фоливан дель Фоливан - должность тюремщика явно передавалась по наследству - был малосимпатичным толстяком, однако довольно загорелым. Откуда следовало, что он не так уж много времени проводит на службе. На эту же мысль наводил толстый слой пыли на полу и на каменных скамьях-ложах в пяти других камерах. Так что, судя по всему, работа тюремщика была наследственной синекурой.
И понятно. Дуэль, пусть даже обставленная всякого рода ритуалами, - не самый лучший способ разрешения споров, но по крайней мере поединок все же разрешает споры, и дуэлянты, если не гибнут, все же остаются на свободе.
Фоливан дель Фоливан бросил на Йена взгляд, в котором явственно читалось: "Да кто ты такой, черт тебя дери, чтобы допрашивать меня?" однако Дариен дель Дариен шевельнул пальцем, и тюремщик покачала головой.
- Нет, - сказал он, - не открывал.
С тем же успехом он мог сказать: "Нет - я что, законченный идиот?"
Йен понял, что клаффварер - буквально "хранитель ключей"; а выражаясь менее официально - дворецкий, - в Старой Крепости имеет больше влияния, нежели клаффварер в Доме Огня.
Но почему вдруг все уставились на него?
Первым на него поглядел Осия...
...и это все объясняет. Осия смотрел на Йена как на старшего, и Йен вероятно, бессознательно - повел себя соответственно ожиданиям Древнего. Дариен дель Дариен решил, что стоит - или выгодно - подыграть Древнему, и даже Бранден дель Бранден и Херольф, которые оба, казалось, привыкли к тому, что в мужской компании их держали за главных - хотя и, надо думать, по разным причинам, - последовали примеру клаффварера и Осии.
Взгляд Фоливана дель Фоливана обежал всех и вернулся к Йену.
- Хотите, чтобы я открыл камеру? - осведомился он, пристально глядя в пространство точно посередине между Дариеном дель Дариеном и Йеном.
Дариен дель Дариен спокойно посмотрел на Йена:
- Что думаете, Йен Серебряный Камень?
Что я думаю? Что хорошо, если бы это была ваша проблема, а не моя. Валин, очевидно, сбежал, чем Йен был доволен. Единственный вопрос: как он ухитрился это сделать? Впрочем, Йен в общих чертах представлял себе ответ.
Если он прав, то Валин уже далеко и вне опасности. Так что в данных обстоятельствах помощь обитателям Города подпадала под статью "Поддержание дружественных отношений во время зарубежного визита", а не "Обман тюремщиков".
- Думаю, цверг удрал. - Очень на это надеюсь. - Херольф, - продолжал Йен, - ты чуешь его?
Сын зарычал:
- Да кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы, ты, приятель Ториана Изменника?
- Действительно! - Бранден дель Бранден ухмыльнулся. Он вроде бы несколько расслабился, узнав о побеге Валина. Вероятно, ему не улыбалась мысль пыткой добывать информацию из цверга. - Ты совершенно прав, Херольф. Йен Серебряный Камень здесь никто, и его предложения оскорбительны. Фоливан дель Фоливан, отоприте дверь, чтобы мы смогли ее открыть. И если - я говорю "если" - вестри все еще в камере и воспользуется этой возможностью, чтобы бежать, - что ж, какое Херольфу до этого дело?
- Пфе. - Херольф раздвинул губы, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни дружелюбия. Волки показывают зубы, готовясь пустить их в ход или угрожая.
Йен ответил оборотню тем же. Ну же, Херольф. Я всегда готов.
Сын потянул воздух, раз, другой.
- Здесь был вестри, но я не могу сказать... пф. Не в этом обличье. Так легче думать, зато труднее нюхать.
Он посмотрел на Дариена дель Дариена. Затем, повинуясь слабому кивку клаффварера, наклонился вперед, его спина выгнулась...
И он обернулся волком.
Торри однажды описывал Йену этот процесс, но наблюдать самому - совсем другое дело.
Самое неприятное - это звуки, которыми все сопровождалось. Йен-то полагал, что превращение - некий переход от одного облика к другому, переход быстрый и плавный, похожий на киношный спецэффект.
Но трансформацию сопровождал хруст ломающихся костей, звук рвущейся плоти, запах застарелого пота и ужасный смрад выпущенных газов - было в этом что-то комическое.
Позвоночник трещал как фейерверочная шутиха, спина Сына сначала изогнулась, затем снова выпрямилась, когда он упал вперед, спружинив руками, которые, коснувшись пола, уже успели превратиться в когтистые лапы. Два золотых кольца, сидевшие на пальце Херольфа, звякнули об пол и, подпрыгивая, укатились куда-то.
Йену было не до колец; он смотрел и слушал. С ужасным звуком - не то плеск жидкости, не то треск рвущейся материи - лицо Херольфа вытянулось в морду, руки и ноги утончились, превращаясь в длинные волчьи лапы, грудная клетка приобрела бочкообразную форму, ребра с хрустом изогнулись, громко щелкая изнутри по плоти.
Оборотень, несмотря на то, что он явно испытывал боль, опустил морду к полу и начал обнюхивать все вокруг. Сунул свое рыло между брусьями решетки, шумно сопя; через несколько мгновений отвернулся и медленно, на негнущихся ногах, потрусил по коридору, рыком отгоняя людей с дороги и обнюхивая по очереди каждую из камер.
Херольф зарычал, а потом залаял на Йена, но когда тот никак не отреагировал, только снова положил руку на эфес, волк оскалил зубы. Рука Осии легла на руку Йена.
- Собака лает, ветер носит, - спокойно сказал старик и покачал головой. - Он говорит, что ничего полезного не унюхал. Цверг был здесь - пот и моча Валина воняют страхом, говорит Херольф, - но сейчас его нет ни в одной из камер.
Что ж, ладно, одной теорией меньше: окажись в камере сам Йен, он непременно попробовал бы применить эту уловку. Спрятаться где-то в камере к примеру, под скамейкой, или устроиться под потолком так, чтобы не тебя видел тюремщик - на стыке передней и боковой стен.