Теплое и влажное.
Жаль, что он не пошел трахаться.
Тогда бы всё возымело другое значение.
Но сейчас эта горячая бордовая кровь, из-за которой свитшот противно-противно липнет. Спина холодна и взмокла.
Будто кто-то засунул руку через эту небольшую дыру в его теле и смял кишки, которые были на полпути к горлу. Так это ощущается.
Дикий пульс прямо в ушах затмевает все звуки. Холод пульсирует по всему телу. Всё перед его глазами кружится, боль в висках увеличивается до самого предела и Кроули кажется, что он и впрямь теряет сознание. Спина взмокла от холодного пота, перед глазами летали мушки.
Удивительно, они просто ошиблись, и нашли не того, кто им надо.
Это было настолько глупой ошибкой, что Кроули бы засмеялся, если бы в этот момент его не протащили лицом по асфальту до содранной кожи, до синяков на скуловой кости, до порванных на коленках джинс.
— Отца мы твоего не нашли, парень, но, — хватает за волосы так, как за шкирку щенка, и Кроули даже внезапно грустно стало от того, что Гавриил, оказывается, с ним по-божески, — нашли тебя.
Кроули ощущает, как свитшот прилипает от крови к телу. Как это отвратительно. Жжение на щеке, кожа так болит, так отвлекает, что Кроули толком и не может сконцентрироваться ни на словах, ни на чужом прекрасном ебале. Ну, наверное, прекрасном — все эти гангстеры, как правило, все такие прекрасные и крутые.
Кроме Гавриила.
Гавриил долбаеб.
— Вы прикалываетесь, что ли.
Даже когда он будет умирать. Даже когда ему приставят к горлу нож, в Кроули всегда найдутся силы быть выше этого. Быть сильнее, жестче, увереннее, бесстрастнее.
Инстинкт самосохранения как хреново починенная кнопка пуска. Периодически работает — но не всегда, и хреново — всегда.
Рукой со сбитыми костяшками он хватается за ворот чужой белой рубашки, пачкая в крови. Рука на волосах сжала сильнее и, наверное, больнее, но Кроули так всё равно.
— Какие из вас гангстеры. Даже информацию нормально проверить не можете.
Этот огромный дядька непонимающе поднимает брови.
У Кроули весь рот в крови, и когда он скалится окровавленной пастью, это наводит о мысли — либо о его приебнутости, либо о том, что он знает что-то, чего не знают они.
Этот мужик встает, хватает за плечи и впечатывает спиной к кирпичной стене так, что Кроули ударяется затылком до боли по всей голове. И так сильно смазанная картина дергается, расплывается сильнее, и лицо этого мужика уходит из поля зрения в конец.
Это противоположная стена или этот мужик?
Что это за пятно?
Ему надо полминуты, чтобы сфокусировать взгляд.
Если у него вообще есть эти полминуты.
— Пацан, ты в игры с другими дядями играйся, окей?
Кроули облизывает окровавленные губы. И выглядит это так оухенно, Боже — за такое зрелище можно и поиграть во все эти игры, можно вообще всё, потому что выглядит это божественно. Потому что его прекрасное наглое разбитое лицо всё ещё остается невероятным.
Гавриил не стал бы ценителем дешёвки. Кроули сохраняет свою красоту даже в момент, когда его начинают ровнять с кровавой кашей.
— Не волнуйся, мне есть, с кем играться, — он хватается за чужое запястье с такой силой, что костяшки бледнеют (если за слоем крови это можно было заметить). — И он наши игры не оценит.
Обиды обидами, но Кроули знает, как он ценит своего добермана.
И Кроули знает, что самого его он ценит чуть-чуть больше.
(И он не такой дурак, чтобы не заметить впаянный в телефон чип слежения)
К четырем утра Кроули всегда приползает пьяный в говнище домой.
Пять утра окрашивают небо в багровой.
Как предзнаменование.
Клуб закроется через час. Чужие руки держат за плечи с такой силой, что Кроули начинает казаться, что ещё чуть-чуть и ему переломают плечи, ключицы, шею. Ещё немного, и вместо синяков там будут гематомы. Красивые яркие космические гематомы. Такие, которые хотел бы оставить на нём Гавриил (но скорее не на плечах, а на заднице — это так очевидно, боже).
Кроули ноги не держат.
Кроули держат чужие руки, сжимающие до боли. До синевы.
В кармане в третий раз звонит мобильник. Песня, которую ненавидит Гавриил. Он высказал это, когда она впервые заиграла при нем, и Кроули на зло не поменял её.
Ох уж эти гейские драмы.
Перед тем, как услышать звук выстрела, Кроули ударяют по челюсти с такой силой, что он ударяется виском о стене, голова начинает кружиться, а ноги перестают держать окончательно. Даже хватка пальцев ослабляется. Перед глазами ничего.
Мешанина звуков до того туманная, что голова болела, а после — разрывала.
Падая, ударился головой о пол, но уже не так сильно, как его долбанули, и теперь на фоне всего прочего кажется, что он прилег на жесткий матрас, а не ударился головой о пол.
Он надеется, что мозги ему в конец не отбили. Он видит чужие ноги. Ещё одни. Голос.
Кровь застилает зону видимости.
Размеренные звуки шагов. Стена напротив окрашивается в красный, как и все здесь.
Его подхватывают под дых с такой силой, что из горла вырывается невнятный сип. Нет, если он выживет, то точно его донесут до дома избитым мешком с органами. Помятый, в кровище, синяках, он выглядел, наверное, отвратительно красиво. Потому что Гавриил действительный ценитель высокого, и он не взял бы себе Кроули, если бы хоть при одном обстоятельстве его красота могла потереться.
— Эй, аккуратнее с ним, он тебе не мешок с картошкой.
Голос слышится искривленным, будто из-под бочки.
Но его и впрямь аккуратно берут на руки. И Кроули падает головой на чужое крепкое плечо, пахнущее порохом и крутыми духами. Гавриил пахнет только кровью и порохом. Запах духов у него всегда слышится едва. Но чужое плечо теплое, и больше он понять ничего не может.
Это всё будет заживать долго.
Красная картинка перед его глазами превращается в темное багровеющее небо. А потом и вовсе чернеет.
Непривычно холодно. Непривычно тепло.
Кровь запачкала весь свитшот. Вот блять.
========== 3. But I’ve fallen for you terribly ==========
Когда он открывает глаза от резкого запаха, правую щеку обжигает тепло не от собственной крови. Чужая ладонь.
Потом он открывает глаза, и чужой образ долго-долго собирается перед его глазами. Он расплывается, расходится, темнеет, светлеет, но в конечном итоге Гавриил смотрит на него снисходительно и спокойно.
— Медсестры нет, но с таким я и сам могу разобраться, так что, надеюсь, рыпаться ты не будешь.
— Ого, ты и так умеешь.
— Ого, ты разговариваешь.
Гавриил сидит рядом с ним на кровати. Но не убирает ладони с целой щеки, которая, на удивление, не была разодрана так, как правая. Пальцами едва поглаживает, и Кроули не удается скрыть улыбку от теплого проглаживания. От взгляда его.