Кроули. Кроули.
Тихо, сухо, громко, ломко, хрустко.
Столько вариаций его имени, на самом-то деле, было сказано им — не меняя порядок букв, только интонация. И уже, кажется, меняется даже сам смысл имени.
— И сколько я бы так ждал хоть какой-нибудь информации? Месяц? Два?
— Ну, возможно ты бы уже и сам догадался.
Гавриил пожимает плечами. Как само собой разумеющиеся.
— Но если я бы, не умея ждать, бухал, то меня точно бы уже убили. В этом вся суть, понимаешь? И я говорю не только об алкоголе.
— Но некоторые вещи лучше воспринимать только под алкоголем, а?
Гавриил внезапно морщится. Наверное, о кишках вспомнил, или ещё о чем. Казалось, у него была целая коллекция мерзких случаев.
— Ага, например, тебя.
— Что со мной не так? — Кроули пораженно вскидывает брови.
— Выебывашься много. Очень много. Я же говорю… как моя ныне мёртвая жена. Мир праху её.
— Спасибо, что сравниваешь меня с трупами.
— Я намекаю, Кроули, намекаю, что обычно происходит с такими людьми. Надо уметь выжидать момента…
— А то можно сдохнуть, да-да.
Гавриил кивает, ослабляет галстук. Кровавая линия идет прямо к ключичной ямке.
Его явно пытались задушить. Кто-то уже почти мертвый пытался его задушить. Наверное, приятного в этом мало.
Хотя что вообще приятного в жизни Гавриила?
Когда не хочешь вспоминать ни один из дней своей жизни, вряд ли это вообще можно назвать жизнью.
От Гавриил несет смертью, от Кроули — какими-то крутыми духами и чистым телом. Кожа у него чуть смугловатая, и глаза темные-темные, едва блестящие. Глаза у него, на деле, невероятные. Казалось, медью отливались в свете лампы.
Гавриил морщится. Медь на вкус похожа с кровью.
Не спрашивайте, откуда он это знает.
Он хочет забыть.
Гавриил наливает себе ещё стакан.
— А как же печень? — усмехается Кроули.
— Могу позволить себе новую.
— Но со своей куда приятнее?
— Ну, как пересадят, Кроули, — он ставит бутылку на стол и поднимает взгляд на Кроули, — обязательно тебе доложу, с какой мне будет приятнее. Что-то подсказывает, что ни с какой.
Отчаянный голос Гавриила что-то поддевает в нём. Что-то так глубоко, что Кроули даже неприятно, и он бы поморщился.
Глядя на Гавриила кажется, что вот-вот появится или смерть, или его крутая дама с вырезом красного платья до самого начала бедра, настолько он казался по канону гангстерских романов.
Но никакой эффектной дамы не появляется. Появляется лишь Кроули, который кладет свою руку на руку Гавриил, когда тот берет стакан.
Гавриил удивленно вскидывает брови.
Кроули смотрит с вызовом в глаза, и готов услышать очередную подколку, или хотя бы грубое: «убери руки», потому что кто он такой, чтобы указывать ему, сколько нужно пить. На это он, наверное, и наделся.
Но Гавриил говорит:
— У тебя руки ледяные.
Это подкашивает Кроули ещё сильнее. И рукой все прижимается к руке Гавриила, будто забыв (хотя то, как кожа его теплом горит трудно забыть и не заметить).
Останется ожог, наверное.
Гавриил смотрит прямо в глаза.
Будто арматура проходит через ребра без анестезии. Но Кроули стоически терпит.
никакой эффектной дамы в красном платье, конечно, не появляется.
Но Гавриил перехватывает его руку, на какую-то там секунду сжимая в своей ладони, и говорит:
— Иди уже спать.
Ноги подкашиваются.
Дыхание сбивается.
Из-за растерянности получается только кивнуть головой, выскользнуть рукой из чужой хватки и поковылять к выходу.
Кажется, взгляд Гавриил проползает по его спине серной кислотой.
Приятного, конечно, мало, но что-то в этом определенно было.
========== 2. This is not your concern. ==========
Уже на следующий день веселый (слишком) Кроули подрезает Гавриила прямо на выходе из дома, легонько толкает плечом и усмехается так нагло, что Гавриил даже удивляется про себя.
— Ну, как там твоя печень?
Гавриил даже застывает от удивления.
Весёлый-наглый Кроули нарочно лезет под руку и хочет, видно, непонятно чего.
Гавриил хлопает глазами.
— Как сегодня набухаюсь, обязательно тебе расскажу.
— И к скольки ждать крутых историй?
Гавриил хочет кинуть что-то вроде: «Кроули, вообще-то, мы с тобой не друзья», но почему-то не может. Почему-то он просто смотрит в эти глазища черные-черные и не может сказать ни одного блядского слова.
Кроули, кажется, изнутри светится счастьем, и это так невероятно красиво, что грубить ему впервые не хочется.
в свете солнца он сам как…
горящее солнце.
— Откуда мне знать, — Гавриил пожимает плечами. — Как обычно, наверное.
Гавриил спешит быстрее пройти вперед, лишь бы не видеть это детско-наивное лицо. Лишь бы не видеть, как глаза его поблескивают. Как улыбается он.
Кроули смотрит ему в спину и пожимает плечами.
Не выспался, наверное.
Кроули пришлось признаться хотя бы самому себе в том, что Гавриил ему интересен. Как оболочка из-под человека. Как подобие человека. Как коробка, наполненная мишурой.
Потому что у него классное чувство юмора, невероятная харизма и движения резкие. Потому что он куда интереснее всех знакомых Кроули, и как тут упустить шанс поговорить с тем, кто знает явно больше. Да и умеет, наверное, тоже больше.
Кроули не набивался к нему в друзья, он не требовал с ним бухать и ходить стрелять любого, кто против.
Но типа просто… поговорить?
Это окей?..
Кроули не знал, но это просто человеческое желание. Тянуться к тем, кто лучше, интереснее, харизматичнее.
Интуитивно, неосознанно, но тянуться.
Просто Гавриил, он…
нереальный, казалось, для этого мира.
Со всей его харизмой, чувством юмора, внешностью киношной, жизнью, которая и не жизнь вовсе — он нереален.
К трём ночи Кроули сам только вываливается из такси, и почему-то вспоминает фразу Гавриила. Может, следовало и вправду… завязывать.
В конце конов, ему двадцать. В конце концов, что-то ему же достанется от отца, а Гавриил вечно держать его не будет. Значит, надо было… ну, типа…
Ноги не держат.
Его внезапно подхватывает охранник под руку.
И Кроули чуть ли не виснет на нём. На этом большущем медведе гризли.
— Тощий он у вас, — охранник в шутку его встряхивает, и Кроули в этот момент показалось, что он был готов вот-вот блевануть той самой печенью.
Кроули поднимает голову, встречаясь сначала со взглядом охранника, потом поворачивает голову в сторону. Вроде как трезвый Гавриил смотрит на него опять слишком по-отечески и по-доброму. И это так неправильно. И это так превосходно.