— Ну, хорошо, — покладисто сказал Конан. — Ради твоей красоты мы постараемся никого не трогать в твоем лесу. Ты говоришь вещи, смешные до колик, но ты первая белая женщина после долгих лун пути, которую мы встретили. К тому же, клянусь Кромом! — такая женщина, какую не часто увидишь и в самых блестящих дворцах Немедии или Аквилонии. Поэтому мы не будем смеяться, мы потерпим. Я постараюсь не вынимать из ножен меч и не снимать с плеча лук до тех пор, пока мы не пройдем через твой лес. Если, конечно, он успеет кончиться до того, как мы проголодаемся снова.
— Мой лес не оставляет голодным никого, кто идет по нему, — сказала женщина. — Но для этого не нужно вынимать меч или натягивать лук. Больше того, с оружием идти по нему нельзя. Вы отдадите мне свой лук, меч и кинжал, когда же мои владения кончатся, все это вернется к вам снова.
— Ну уж нет! — вскричал киммериец. — Свое оружие я не отдаю никому! Я многое готов был бы отдать в твои прелестные белые руки, но не меч. Не будем ссориться, прекрасная госпожа леса. Мы только пройдем на юг сквозь твои владения, никого и ничего не трогая. Конечно, если бы ты не была так строга, мы с удовольствием задержались бы и погостили в твоем дворце, но… — Он притворно вздохнул и взглянул на нее как мог выразительно.
Но женщина не ответила на красноречивый взгляд. Она шагнула вперед и протянула руку.
— Отдайте мне меч и все остальное. Либо вам придется вернуться назад тем же путем, что привел вас сюда.
Киммериец наконец рассердился.
— Или я не ясно сказал?! Клянусь бородой Нергала, никогда еще с тех пор, как я владею этим славным мечом, не прикасалась к нему чужая рука! Иди же, зови своих стражников, свою чернокожую охрану! Пусть они попробуют сообща отнять у меня мой меч. Вот тут-то, я тебе обещаю, и случится убийство! И не одно, уж можешь поверить. О, эти женщины! — Он в ярости повернулся к Шумри, до сих пор странно оцепенелому и молчаливому. — Они будут убиваться над подстреленной птичкой, над раздавленным муравьем, они будут называть это убийством! Но когда потребует их каприз, они не задумаются послать под мечи и стрелы множество крепких молодых мужчин!..
— Я не буду посылать под стрелы молодых мужчин, — сказала незнакомка. — У меня нет никакой охраны. На много дней пути, кроме меня, здесь нет ни одного человека.
— Я не верю тебе! Да, они хорошо умеют прятаться, твои вышколенные слуги. Их не слышно и не видно, даже запах их не витает в воздухе. Видимо, они поджидают наиболее удобный момент, чтобы с гиканьем выскочить из кустов!..
Женщина чуть пожала плечами.
— Оттого, что ты мне не веришь, чернокожие стражники не смогут материализоваться в воздухе. И звона мечей, о котором ты так мечтаешь, не будет.
Конан прислушался. Действительно, так искусно затаиться и спрятаться люди бы не смогли… Лес был полон звуков, шелестов, шорохов, но то не были приглушенные шаги босых ног, звяканье оружия или шепот. Шумри был прав, заметив, что из этих кустов не сверлят спину настороженные или враждебные взгляды…
— Клянусь Кромом, это очень странно! Но даже если ты не врешь, меч свой я все равно не отдам.
Незнакомка сделала еще два шага вперед. Теперь они стояли почти вплотную.
— Я не дерусь с женщинами, — усмехнулся киммериец. От ее красоты, вдвойне поразительной в этих диких местах, у него захватило дух. Стараясь не показать своего волнения, он заговорил с преувеличенной развязностью: — Впрочем, я догадываюсь. Меч — это только повод. Тебе нужен повод, бедная моя крошка! Ты изрядно истосковалась здесь одна, без мужчин. Подумать только: на много дней пути нет никого, кто мог бы хорошо тебя приласкать! Иди же ко мне! Чтобы крепко обняться, не нужно для этого затевать драк…
Он хотел обнять ее. Женщина, защищаясь, подняла ладонь, и неожиданно его рука наткнулась на невидимую преграду. Ему показалось, что в синих ее глазах блеснули веселые искры, а по губам пробежала улыбка. Он хотел схватить ее левой рукой, но и та застыла в воздухе, немного не доставая до ее плеча. Неуловимым движением незнакомка выхватила из ножен меч.
Какое-то время варвар стоял с беспомощно поднятыми руками и подергивающимся от ярости лицом. Потом руки его отпустило.
— Проклятье!!! Опять эта магия! Как я не догадался сразу, что только ведьма может быть такой красивой, только ведьма может жить совсем одна в лесу на краю света!..
— Магия? — удивленно переспросила женщина.
Конан перевел взгляд на серебряный шарик, венчающий рукоять клинка, который был в ее руках. Всегда, когда вблизи от него присутствовали колдовские чары, заговоренное серебро раскалялось, начинало багрово светиться. На этот раз — странно! — шарик не изменился. Незнакомка проследила за его взглядом.
— Серебро? Да, серебро хорошо чувствует злые чары и умеет их разрушать. Добрый металл не обманывает тебя: здесь нет никакой магии. Я не нуждаюсь в помощи посторонних, тем более, темных и злых сил. Все силы, которые мне служат, мои собственные.
Она обошла его легкими шагами, подняла брошенные вблизи костра лук и стрелы. Не дожидаясь ее слов или протянутой руки, Шумри сам отдал ей кинжал. Незнакомка улыбнулась ему и, кажется, подмигнула, отчего по сердцу и по скулам его разлилось жаркое пламя.
Конан решил на время смириться. Конечно, он не поверил, что она не пользуется никакой магией. Должно быть, магия ее необычного свойства и настолько тонка, что серебро не воспринимает ее. Ну, так что же! В свое время ему с успехом приходилось преодолевать и не такие таинственные и непонятные силы. Не страх, не сомнение в своих силах побудили его отступить, но нечто иное. Может быть, красота этой лесной незнакомки, может, ее непостижимое спокойствие и воля, сквозившая в каждом движении, в каждом звуке голоса…
— В далеком Кхитае многие воины владеют приемами этой борьбы. Она называется там цзо-пог, «остановить, не коснувшись», — продолжала незнакомка. — Правда, родилась она не там. Родилась она много тысячелетий назад в стране, которой уже нет на свете.
Она собрала оружие вместе, скрепив его и обвязав крепкими лианами. Связанный пучок она отдала немедийцу. Он же, повинуясь ее молчаливому повелению, отвернул один из больших валунов вблизи костровища, положил в образовавшееся углубление все, что осталось от олененка, и поставил валун на место.
Затем Шумри затоптал остатки горящих угольев и разровнял костровище с землей, так что поляна приняла такой же вид, что и до их появления. Конан хотел было возмутиться по поводу зря пропавшего, зарытого в песок ужина, но что-то удержало его.
— Она так жалобно кричит сейчас, душа этого олененка. Счастливы вы, что не можете это слышать… Сегодня вечером мне придется долго успокаивать его. Страх-то пройдет скоро, но он будет сильно скучать: по матери, по теплому ее молоку и родным запахам… Только-только привык он к этому миру, теперь нужно привыкать к другому… Подымать руку на таких маленьких!..
— У больших и старых мясо жесткое! — возразил Конан, усмехнувшись ей с вызовом.
Шумри метнул на него испуганный и укоризненный взгляд.
Незнакомка ничего не ответила, лишь посмотрела на него чуть дольше обычного, и Конан отчего-то пожалел о вылетевшей у него фразе.
Женщина прошлась по поляне, словно проверяя, все ли на ней в порядке, и остановилась перед путниками.
— Простите меня, — сказала она. — Совсем не так готовилась я вас встретить. Эта смерть расстроила меня и выбила из колеи.
— Готовилась?.. — переспросил киммериец. — Интересно было бы знать, кто сообщил тебе о паре бродяг, плывущих в пироге и карабкающихся по скалам? Разве не ты сказала, что на много дней пути здесь нет ни одной человеческой души?..
— Мы можем поговорить об этом, если тебе интересно, но не в двух словах и не сейчас. Если вы не очень спешите, я буду рада пригласить вас пожить у меня. Отдохните и погостите столько, сколько вам захочется.
— Мы не очень спешим, верно, Шумри? — выразительно спросил Конан.