Конан подумал, что мечтать о полуобнаженной девушке, обладая одной головой и ничем больше, по меньшей мере, нелепо. У летучего шара было такое томное и сладкое выражение на лице, что киммериец, не удержавшись, расхохотался.
Шар кувырнулся в воздухе, на миг показав гневное лицо с багровыми щеками и лбом, затем вновь стал голубоватым.
— …Она попросит тебя о каком-нибудь пустяке: помочь найти заколку или вытащить занозу, но будь уверен — ее липкие ласки доведут тебя до исступления или заставят броситься в пропасть. Вот поэтому люди со временем и стали бояться тех, кто о чем-либо просит. Их гонят прочь, перед ними захлопывают двери.
— Положим, я не просил, а требовал дать мне ночлег и ужин, но все равно ничего не добился, — заметил киммериец.
— В это время у тебя уже сидело на плече дитя, — ответил шар. — А люди стали наблюдательны. Если хочешь выжить, приходится подмечать каждую мелочь.
Во время их разговора Конан то и дело косил глазом вправо, на лицо маленького исчадья. Нетерпение, раздражение, скука читались на нем. Когда же он от души рассмеялся над томной физиономией Шестилика, по лицу ребенка пробежала судорога отвращения. Значит, смех не нравится им больше всего? Прекрасно!
— Что же мы все о мрачном? — спросил он, подмигнув своему собеседнику. — У вас такая веселенькая страна, такая славная желтая травка растет кругом! Не может быть, чтобы здесь не случалось ничего смешного!
Шестилик охотно подыграл ему, вспомнив с десяток забавных историй, приключившихся с ним за его долгую жизнь. Хотя в большинстве из них Конан не улавливал юмора, видимо, слишком для него тонкого, он громко смеялся через каждые два слова, не переставая косить глазом вправо. Наконец с великим облегчением он почувствовал, как липкие пальцы отцепились от его шеи. Сразу стало легко и вольготно дышать. Маленькая тень в нарядном запачканном платьице скользнула куда-то за его спину, босые ноги прошелестели в траве.
— Она ушла! — выдохнул Конан.
— Искренне поздравляю! — откликнулся Шестилик. — Да и мне пора! Еще чуть-чуть — и я заскучал бы с тобою!..
— Подожди! — Киммериец подпрыгнул, пытаясь ухватить его, но не успел — шар уже был высоко. — Не улетай! Ты же не рассказал мне, как добыть живой огонь!..
— Так и быть! Жди меня — я вернусь к вечеру и провожу тебя! — кувыркаясь и поигрывая щеками на солнце, прозвенел Шестилик. — Это недалеко отсюда!..
Глава 3. Живой огонь
Конан очень не любил ждать. Терять целый день в ожидании легковесного и легкомысленного существа, любителя выписывать узоры в воздухе, вместо того чтобы приступить к основном делу, ради которого он попал в эти нелепые края?!.. Он чуть было не отправился дальше один — вернее, с Бонго, — но трезвая предусмотрительность взяла верх. Все население этой страны, видимо, делится на две части: исчадий, покорных рабов Черного Слепца, и нормальных жителей, до смерти перепуганных этими самыми исчадьями и не способных потому ни к каким контактам. Вряд ли оправдаются надежды Алмены на то, что у него здесь появятся настоящие друзья. Скорей уж другом его станет Черный Слепец, он же — Багровое Око!
Шестилик помог ему избавиться от кашляющего ребенка, возможно, и впредь его советы окажутся не лишними. Вот только как бы отучить его от дурацкой привычки то и дело уноситься ввысь и растворяться в воздухе, оставив без ответа самые насущные вопросы!..
Время до вечера киммериец провел, осматривая окрестности и занимаясь добычей пропитания. С помощью Бонго ему удалось наловить много рыбы: волк загонял ее к берегу, шумно молотя по воде хвостом, Конан же ловил на мелководье руками. В жару возиться с огнем не хотелось, оттого рыбу съели сырой. После обильного обеда оба разом заснули в тени дерева и спали до тех пор, пока их не разбудил вернувшийся Шестилик.
Солнце клонилось к горизонту. Жара спала, и дышалось легко. Конан шагал по еле видной в густой траве тропинке. Впереди и вверху, подергиваясь и покачиваясь, летел Шестилик. Бонго замыкал шествие, то и дело сворачивая с тропинки в сторону и пропадая в пахучих зарослях.
— Кстати, не хочешь ли ты закусить? — спросил Конан у своего провожатого. — Мы с Бонго наловили столько рыбы, что съесть смогли не больше половины. Пока она еще свежая!
— Я не нуждаюсь в еде, — важно ответил шар обращенным в их сторону лицом. — Только свобода питает меня — полная, совершенная свобода! Свобода!..
К ночи они достигли своей цели. Тропинка привела к широкой ложбине с продолговатым озером, заросшим по берегам высокой влажной травой, уже не желтой, а светло-коричневой. Водяная гладь была ровной и темно-зеленой, как полированный кхитайский нефрит.
Шестилик велел сидеть на берегу и ждать, причем вести себя как можно тише.
Ночь была удивительно светлой, хотя луны не было. Ровный серебристо мерцающий свет давали звезды, густой россыпью покрывавшие небесную твердь от горизонта до горизонта. Конану показалось, что их было здесь гораздо больше и светили они ярче, чем на его родной земле. В их свете можно было рассмотреть и стебли камыша на другом берегу озера, и птичьи следы на песке, и прыжки ночных насекомых.
Бонго хотел было пробежаться вдоль берега, бороздя носом траву, но Шестилик протестующе затрясся, и киммериец велел ему сидеть на месте. Когда свет звезд стал особенно ярким и пейзаж приобрел совсем фантастический вид, по озеру пошли круги, словно в глубине его взыграла большая рыба. Шестилик взволнованно зашептал, что теперь нужно быть очень внимательным и вообще не дышать.
Над поверхностью воды показалась голова, такая же светло-серебристая, как отблески звезд, следом за ней — шея, и вот на берег выступило, отряхиваясь, рассыпая вокруг брызги, странное и прекрасное существо. Больше всего оно напоминало коня — снежно-белого породистого коня с грациозно выгнутой шеей, тонкими сухими ногами и чуткими ноздрями на удлиненной морде. Но только вместо конского хвоста у существа был рыбий хвост, длинный, поблескивающий чешуей, загнутый кольцом на крупе.
Белый конь притопнул, встряхнулся и неожиданно вся шея его и голова озарились. Светлая грива вспыхнула и заиграла огнем — теплым, рыжим, рассыпающим в ночи яркие искры.
— Это он, — благоговейно выдохнул Шестилик. — Владыка Стихий, рождающий живой огонь.
— И что же я теперь должен делать? — едва слышным шепотом спросил киммериец.
— Понятия не имею! — ответил шар. — Очень мало кому удавалось добыть искру живого огня, и никто не рассказывал, каким способом он добился этого.
Конан порылся в своем дорожном мешке. Вытащив моток веревки, он сделал на конце ее крупную петлю. Будучи подростком, он не раз объезжал диких киммерийских жеребцов и знал, как справиться с самым норовистым и непокорным. Спрятав веревку за спину, он поднялся с травы и шагнул вперед. Бонго двинулся было за ним, но он шепотом велел ему остаться на месте.
Киммериец направился к сияющему в ночи коню быстро, но осторожно, стараясь не делать резких движений. Тот, казалось, ждал его, внимательно рассматривая блестящими от звездного света глазами. Но когда их разделяло не более пяти шагов, конь вскинулся на дыбы и, издав короткое звонкое ржание, бросился вскачь. Конан метнул веревку. Рука его и глаз всегда отличались меткостью, но на этот раз веревка просвистела мимо. Конану показалось, что в самый последний миг конь отвел шею, выгнув ее вправо.
Владыка Стихий несся вдоль берега озера, живой факел его гривы рассекал ночь, спорил с мертвенным и холодным светом звезд. Прыжки его становились все более высокими и затяжными, он словно бы зависал в воздухе, распластываясь над землей удлиненным серебристым телом. Киммериец заметил, что над каждым копытом коня трепещет по паре небольших светлых крыльев. Всего их было восемь, и от их взмахов тело его то и дело взмывало вверх. Поистине, все стихии были подвластны ему: и вода, и воздух, и земля, и огонь…