— Будешь меня инструктировать? — улыбнулся я.
Квирк установил пюпитр, укрепил на нем доску и, вытащив из кармана коробку желтого мела, положил ее на мой письменный стол. Затем вынул из пакета две салфетки, два бумажных стаканчика с кофе и две булочки.
— Как Сюзан? — спросил он, аккуратно разложив булочки на салфетки и усевшись в кресло для посетителей.
— Как обычно, — ответил я. — Красивая, обаятельная и пылкая.
Квирк чуть приподнял у своего стаканчика пластиковую крышку и выломал в ней тонкое треугольное отверстие.
— Странно, как это один может заменить троих? — проворчал он.
— Небось расстроился, что «Глоб» напечатал сегодня не твой снимок, а мой? — улыбнулся я. Квирк отпил кофе.
— Наверное, да, — констатировал он наконец. — Ну, ладно, давай займемся делом.
— Конечно, — кивнул я.
Квирк встал и подошел к пюпитру.
— Если не возражаешь, я бы хотел написать все, что нам известно, на доске.
— Прекрасно.
Квирк взял мел и написал:
УБИЙЦА
1. Возможно, белый
2. Группа крови третья
3. Вазэктомии нет
4. Сперма на месте преступления
5. Жертвы — черные
а) проститутка
б) официантка
в) танцовщица
г) певица
— Что еще мы о нем знаем? — спросил Квирк.
— Жертвы черные, — заметил я, — а живут в «белых» или почти «белых» районах.
— Смотри пункт 1, — возразил Квирк.
— А что насчет самих жертв? Может, есть какая-нибудь система?
— Общее между шлюхой и певицей? — криво усмехнулся Квирк.
— Может, увеличение социального статуса? — предположил я.
— Если это вообще имеет для него какое-то значение, — пожал плечами Квирк.
— Судебные эксперты уже составили его психологический портрет? — спросил я.
— Составили, ну и что? — нахмурился Квирк. — Ненависть к женщинам или ненависть к черным, или и к тем, и к другим. Мощно подавленная сексуальность. Следы спермы говорят о мастурбации, хотя могло быть и непроизвольное семяизвержение. Например, когда он стрелял в жертву.
— О, Господи, — проворчал я.
— Да уж, вот так. Ты говорил об этом с Сюзан?
— Да.
— Ну и что она может сказать?
— То же самое. Только она советует помнить, что у психопатов существует своя система символов, совершенно не похожая на ту, что у нормальных людей.
— То есть то, что он убивает черных женщин, не обязательно означает, что он ненавидит черных женщин?
— Вот именно. Просто он ненавидит или боится что-то такое, что символизируют для него негритянки.
— И есть у нее какие-нибудь мысли насчет того, что это может быть? — спросил Квирк.
— Я ее спрашивал. Она сказала: «Мамаша. В таких случаях мы обычно ищем мамашу».
— И она тоже, — буркнул Квирк. — Значит, мы должны искать полицейского, у которого были проблемы со своей мамашей?
— Вполне возможно.
— И это в полиции, где восемьдесят процентов ирландцев, — проворчал Квирк.
— Ну ладно, давай попробуем подойти с другой стороны. На самом ли деле он полицейский?
— А почему нет? — пожал плечами Квирк.
— А почему да?
Квирк покачал головой.
— Тогда мы снова возвращаемся к тому, что не знаем абсолютно ничего.
— Но он знал твое имя и адрес, — подсказал я.
— Я же сказал, они есть в телефонной книге.
— Но не в бостонской. Он знал, что нужно искать в книге южного пригорода.
— Нетрудно догадаться, — возразил Квирк. — Ирландская фамилия, в городе не живет, значит, нужно искать на Ирландской Ривьере.
— Правильно, но это значит, что он сам создавал себе проблемы, — подхватил я. — Если он не полицейский и не знает тебя, то ему сначала пришлось выяснять, кто возглавляет расследование, а потом еще долго рыться в телефонных книгах, и все только для того, чтобы сообщить, что он полицейский.
— Может, это вселяло в него уверенность. Многие психопаты чувствуют себя увереннее, когда узнают разные подробности о полицейском, который за ними гоняется.
Квирк на минуту замолчал, затем положил мел, подошел к столу и снова уселся в кресло для посетителей. Окно было слегка приоткрыто, и с улиц Беркли и Бойлстон доносился шум машин. Я обернулся, выглянул в окно и автоматически остановил взгляд на витрине магазина, где обычно постоянно маячила Линда Томас. Но сейчас жалюзи на витрине были опущены.
По оконному стеклу сползали капли дождя. Над зданием Хэнкок повисли тяжелые свинцовые тучи. В домах, где засорились водосточные трубы, вода нескончаемым потоком лилась с крыш и растекалась по тротуару.
Я снова взглянула на Квирка. Он задумчиво рассматривал свой пустой стаканчик.
— А что говорят баллисты? — безнадежно спросил я.
— Пули выпущены из одного и того же пистолета, но мы не знаем, из какого.
— А если проверить пистолет у каждого полицейского?
— Комиссар не разрешает. Говорит, вся полиция встанет на дыбы. Мол, это бросит тень несправедливого подозрения на каждого полицейского и ухудшит выполнение ими своих обязанностей, в которые, как ты знаешь, входит защита наших граждан.
Квирк одним быстрым движением пальцев смял стаканчик и бросил его в мусорную корзину.
— Скорее всего, он пользовался не служебным пистолетом, — заключил он.
...Напряжение в паху стало просто невыносимым.
— Она часто соревновалась со мной, — сказал он.
— Ваша мать? — спросила психотерапевт.
— Да. Она часто бросала с нами в корзину баскетбольный мяч и все такое.
— Сколько вам тогда было?
— Лет восемь-девять. Совсем ребенок.
— Поэтому вам было трудно соревноваться с ней, — заключила психотерапевт.
— Да, когда я был малышом.
— Малышу трудно тягаться со взрослыми.
— Конечно, черт возьми, особенно, когда ты еще совсем ребенок. Даже если соревнуешься с женщиной.
Напряжение в паху чувствовалось каждой клеткой. Он задышал часто и неровно.
— Но очень скоро, знаете, очень скоро я вырос, и она уже не могла соревноваться со мной.
— Во всяком случае, в баскетболе, — кивнула врач.
Однажды ночью, когда он был в ванной, она поймала его на месте преступления. Он услышал голос матери, замер и прислушался. Дверь оставалась слегка приоткрытой.
— О, Господи, Джордж, ты так напился, что даже этого не можешь сделать.
Он слышал, как заскрипели пружины кровати.
— Так что мне делать, растирать тебе его, пока ты не вспомнишь, для чего он у тебя тут болтается? — зло прошептала она.
Отец что-то промямлил в ответ. На кровати снова зашевелились. Он припал ухом к двери. Внезапно она резко распахнулась, и на пороге появилась мать. Совершенно голая.
— Грязная свинья, — прошипела она.
Он запомнил это чувство, чувство тяжести и напряжения внизу живота, когда она схватила его за волосы, заволокла в детскую и захлопнула дверь. Он слышал, как щелкнул замок, попробовал открыть дверь и не смог. Она закрыла его на ключ. Ему хотелось в туалет. Он уселся на пол у двери, переполняемый страхом и еще каким-то странным чувством, которого он еще не понимал, и заплакал.
— Ма-а-а-ма, ма-а-а-ма, ма-а-а-ма...
Глава 5
Я сидел у себя в кабинете, раздумывая о том, стоит ли идти за еще одной чашкой кофе, когда, как всегда не постучав, в дверь ввалился Хоук и, усевшись в кресло для посетителей, положил ноги на край письменного стола. На нем были плотные джинсы и двубортная кожаная куртка, смотревшаяся так, будто она была сшита из шкуры арабского броненосца. Он улыбнулся и извлек из бумажного пакета два стаканчика кофе. Что ж, неплохо. Пожалуй, за это я не стану бранить его по поводу столь бесцеремонного вторжения.