…У Манцева, склонившегося над расстеленной на столе картой, голова идет кругом.
– Чаю сладкого в кабинет! И покрепче!
Телефоны он переключает на приемную, всех выставляет за дверь. Кто там еще ждет приема? Гольдман? Этому можно, даже нужно, пусть за чайком обсудит дела. Исаак Абрамович – человек спокойный, рассудительный, он Манцеву не помеха в чаепитии…
Секретарь знает, что Исаак Абрамович, хотя и занимает должность, как бы стороннюю от главных забот, – начуправделами, но на самом деле играет в Укрчека особую роль. Ничего удивительного. В ЧК все не так, как в других учреждениях. Здесь какой-нибудь рядовой сотрудник на самом деле может оказаться начальником целого отдела.
– Садись, Исак! – Манцев растирает затылок. Щеки его заливает румянец от прилива крови. – Что-то заработался я.
Гольдман сочувственно кивает головой.
Они пьют чай, неспешно говорят о делах посторонних: о погоде, заезжих театральных знаменитостях, посетивших Харьков. Наконец Манцев не выдерживает:
– Ладно уж! Говори, с чем пришел! Не чай же пить?
Гольдман между тем степенно допивает чай, ставит в блюдечко перевернутый вверх донцем стакан и на него пирамидкой укладывает три куска сахара, к которым даже не притронулся.
– Слышал, какие-то неприятности у Кольцова? – подстегивает Гольдмана Манцев.
– Кольцов, он ерш колючий, его просто так не проглотишь, – отвечает Гольдман. Он утонул в мягком ампирном кресле с крепко продавленным сиденьем, и над столом стала видна только его огромная голова.
Манцев усмехается.
– И все же. Чувствую, тут серьезно. Парня надо выручать, – продолжает Исаак Абрамович. – Судя по всему, нашла коса на камень.
– А что этот?.. – Манцев худой, длинной рукой артистически обрисовывает остроконечную бородку и очки.
– Он, Василий Николаевич, ферзь при короле, а наш полномочный комиссар – всего лишь пешка, хотя и сильно продвинувшаяся.
– Давно мы с тобой в шахматы не играли.
– Давно…
– Надо срочно отправлять его в ИНО[8], как и хотел Дзержинский.
– Феликс Эдмундович теперь неизвестно когда прибудет в Москву. А в ИНО Кольцов окажется один на один среди настоящих акул! Нет-нет, там он будет более уязвим. Особенно если продолжит начатое дело – Реввоенсовет-то рядышком, достанут… Что касается ИНО, там сейчас своя борьба. Дело новое, идет распределение должностей…
– Ох, и бюрократами мы стали, – вздыхает Манцев. – Иногда самому себе хочется казацких плетей отвесить за бумажную возню!
Гольдман звучно кладет кулак на сдвинутую к краю стола карту, на то место, где Днепр в своем беге к Черному морю совершает плавный поворот к западу.
– Вот куда его надо отправить. Под Каховку, в Тринадцатую армию. Там нужен крепкий начальник нашей чекистской группы. Вот-вот начнутся бои, а мы до сих пор плохо прощупали Второй корпус Слащева. А Слащев – еще тот фрукт… Да и в тылу Тринадцатой не все гладко. В плавнях полно зеленых, которые грабят обозы. То ли откололись от махновцев, то ли слащевцы промышляют… А такое вы слышали? Банда атамана Задувало-Гроссфаухен! Откуда он взялся? – Гольдман улыбается. – Я за эту поездку там такого насмотрелся!
– И считаешь, что для Кольцова это самый лучший выход?
– Иного не вижу.
Манцев размышляет:
– В Тринадцатой сейчас командармом Уборевич. Это хорошо. С ним Кольцов сойдется. Но Уборевич в Ставке, а непосредственно в войсках под Каховкой Эйдеман. Тот покруче… Но главное – Кольцову придется работать с Землячкой. Она, как начальник политотдела армии, кажется, всех мужиков там забрала в свой кулак… И по поводу Махно разделяет точку зрения Троцкого… Не попасть бы Кольцову из огня да в полымя?
– Надо ему четко поставить задачу: агентурная и разведывательная работа. И ничего больше. Отсечь от него все другие дела. И сразу поставить дело так, чтобы никто не вмешивался.
Манцев растянул в улыбке тонкие, правильного рисунка губы. Такая улыбка сводила с ума всех работниц его ведомства! И где только отыскали для работы в ЧК такого красавца?
– Розалия Самойловна вмешивается во все, – замечает Манцев.
– И все же это лучше, чем оставлять Кольцова здесь или отправлять в ИНО, – возражает Гольдман. – Подальше положишь – поближе возьмешь. Он еще пригодится.
– Так как же мы его на фронте-то сохраним?
– Пуля слепа. А здесь Кольцов издалека виден, ясная мишень. Так что, пожалуй, выбора-то и нет. Цугцванг!
– Цугцванг, Исаак Абрамович… Ладно! Решено!