— Не посмеет! — заявил он непонятно кому, поднимаясь из-за стола.
Аппетит пропал совершенно, и герцог взял с собой лишь фарфоровую бонбоньерку с ранним халинским виноградом. Он ел по одной виноградине, кидая их рот, и шагал по коридорам Амбуазского замка в одиночестве. Чего может бояться почти всемогущий герцог Фиарийский, человек, который владеет Эпиналем? Рене Лев отлично знал, что его за глаза давно уже зовут «королём столицы».
Герцог без страха вошёл в королевское крыло замка. Двое стоявших у лестницы гвардейцев пропустили его без единого слова. Виноград в бонбоньерке почти закончился, и Рене Лев уже подумывал, куда бы пристроить её. Он оглядел небольшую приёмную, в которую превратили комнату для слуг, граничившую с королевскими покоями. Но все столы здесь были заняты. За ними сидели скромно одетые дворяне, скорее всего, из числа той самой дюжины верных королю людей. Не таких и верных, если судить по разговору с их предводителем. Они не то играли в киркат или чатурангу, не то изображали игру, склонившись над досками. Таким, как эти господа, ближе кости или карты, однако королевская приёмная не место для подобных развлечений.
— Ваша светлость, — обратился к герцогу королевский секретарь, вместе с двумя гвардейцами дежуривший у дверей в покои его величества, — его величество благодарит вас за пунктуальность и ожидает вас.
Напольные часы, стоявшие в углу приёмной, пробили шесть раз, подтверждая слова секретаря. Их размеренные удары заставили дворян оторваться от игры, но к шестому все снова склонились над досками. Перед герцогом Фиарийским распахнулись двери королевских покоев, и он, миновав гвардейцев и секретаря, вошёл в переднюю.
Конечно же, его величество не мог ограничиться лишь одной комнатой — в общей сложности его покои насчитывали их пять штук, и это только те, где обитал сам король. Ещё с полдесятка были выделены для его свиты и слуг, а две занимал кардинал Рильер.
В передней, через которую герцог хотел пройти в кабинет короля, он увидел шестерых скромно одетых, как и те, кто остался в приёмной, дворян. Они как будто преграждали путь герцогу к дверям кабинета. Однако Рене Лев не обратил на них внимания и сделал несколько уверенных шагов, закинув в рот последние виноградины из бонбоньерки.
Тут он услышал топот ног за спиной и, обернувшись, увидел, что дворяне, игравшие в приёмной, вслед за ним торопливо вошли в переднюю. Двери за их спинами закрылись.
Только тогда Рене Лев обратил внимание, что руки всех их нетерпеливо тискают рукоятки кинжалов, заметил поджатые губы и взгляды, какие бывают лишь у людей, собирающихся совершить убийство.
И всё же герцог Фиарийский сделал ещё несколько шагов к дверям королевского кабинета. Это стало своего рода сигналом для окруживших его, но державшихся на расстоянии, будто псы вокруг кабана, дворян.
Первым не выдержали нервы у молодого фианца де Монсерьяка. Выхватив кинжал, он в два прыжка оказался почти вплотную к герцогу и всадил своё оружие ему в живот. По самую рукоять. Рене Лев, не ожидавший такой подлости, не успел даже положить ладонь на эфес шпаги.
— Умри, предатель! — закричал с пеной у рта Монсерьяк, выдёргивая из раны кинжал и замахиваясь для нового удара.
Опомнившийся герцог Фиарийский обрушил на лицо фианца фарфоровую бонбоньерку — осколки бесценной цинохайской керамики, какую не умели делать в Святых землях, и последние виноградины вместе с кровью и парой зубов Монсерьяка посыпались на пол. Рене Лев, оправдывая свою репутацию отменного бойца, успел сжать пальцы на эфесе шпаги, вот только остальные убийцы не сильно отстали от Монсерьяка. Герцогу вцепились в руки, не давая выдернуть оружие из ножен, и одновременно на него со всех сторон посыпались удары кинжалов. В грудь, живот, плечи, несколько попали в лицо, но лишь рассекли кожу, оставив длинные, обильно кровоточащие порезы.
Подобно хищнику из саванн Чёрного континента, облепленного гиенами, герцог Фиарийский взревел и сделал несколько шагов по направлению к королевскому кабинету. Это был не крик убиваемого человека, но воистину рёв умирающего от чужих клыков и когтей льва. Его взяли числом, ему не дали обнажить оружие для своей защиты, он должен был пасть под градом ударов, пронзивших его лёгкие, поразивших печень и почки. Он должен был захлебнуться кровью. Но он сделал ещё три невероятно тяжёлых шага, волоча на себе своих убийц, и лишь тогда силы его иссякли, ноги подогнулись, и Рене Лев, герцог Фиарийский, рухнул на пол.