— Вы верно подметили, что я спас вам жизнь, искупив свою вину за малодушие на соборной площади. Однако без помощи герцога Мондави я бы не смог сделать этого. Именно он сообщил мне, что вас будут арестовывать в том кабачке, где вряд ли бы кто-то стал искать вас, монсеньор. Герцог же снабдил меня этой каретой и великолепными лошадьми.
А вот откуда д’Эпернон так быстро узнал, где искать Антрагэ, ведь полуподвальный кабачок и в самом деле не лучшее место для аристократа, даже опального. Барон готов был об заклад побиться, что де Фуа и д’Эпернон узнали о том, что он будет там, из одного источника.
— Кстати, а куда мы едем?
— В загородное поместье герцога, — ответил де Фуа. — Он не только был так любезен, что предоставил мне карету с лошадьми, но и готов укрыть вас у себя.
— Как это мило с его стороны.
Дорога до упомянутого поместья оказалась долгой. Болтать с де Фуа было особо не о чем — и Антрагэ погрузился в пучину меланхолии. Он кое-что знал о загородных поместьях Альдиче Мондави и тех развлечениях, которым тот предавался там вдали от любопытных глаз. Шила, однако, в мешке не утаишь, и слухи просачивались, несмотря ни на что. Мондави боялись собственные подданные, но куда больше страха была человеческая страсть к сплетничеству. В своё время именно через де Фуа Антрагэ собрал некоторые сведения — не более чем слухи, но должны же они на что-то опираться — о жестокости торгового князя и том, что творится в его загородных поместьях, которых у него несколько, но все расположены в исключительной глуши.
Сильно беспокоило Антрагэ и то, что по дороге он стал фактически узником. Де Фуа, несмотря на показную вежливость и обращение «монсеньор», явно служил уже герцогу Мондави. Антрагэ не давали проехаться верхом, на постоялых дворах за ним неотступно следовала пара телохранителей. Оружие у него, конечно, не отобрали, однако барон хорошо знал своих бывших людей — он бы не успел справиться с ними достаточно быстро, чтобы остальные не пришли им на помощь. На постоялых дворах они останавливались, но только днём, ночевали неизменно в карете, не останавливаясь.
— Не стоит на ночь задерживаться в этих местах, монсеньор, — оправдывал это де Фуа. — На здешних постоялых дворах то и дело люди пропадают. Приезжают вечером, а утром — уже нет их, как и не было вовсе.
— А если ночью нас на дороге разбойники перехватят?
— Так ведь для того мы, монсеньор, ближе к вечеру и отдыхаем, и коням отдых даем, чтобы они всю ночь могли хорошо идти.
— Как предусмотрительно с твоей стороны.
Антрагэ постарался, чтобы в голосе его было как можно меньше сарказма. Де Фуа сделал вид, что ядовитых ноток не заметил.
Череда постоялых дворов запомнилась Антрагэ разве что скверной пищей и кислым вином. Путешествие вообще навевало на него тоску, и пускай он подозревал, что в финале его не ждёт ничего хорошего, он был только рад смене обстановки. Охотничье поместье Мондави оказалось довольно приличных размеров, видно, что здесь он останавливается часто и проводит много времени. Слуги были отлично вышколены, и глаз на господ не поднимали. Поувереннее вели себя егеря, которых тут оказалось шестеро, однако никакой наглости, скрытой под показным раболепием, какая бывает присуща привилегированным слугам, не было и в помине.
— Господина нет, — сообщил старший слуга, когда карета остановилась у дверей поместья и де Фуа с Антрагэ выбрались из неё. — Но мы всегда рады его гостям. Господин велел, чтобы вы чувствовали себя как дома и ни в чём себе не отказывали.
— А вот моё любимое занятие, — рассмеялся де Фуа. — Ни в чём себе не отказывать.
Антрагэ удержался от шпильки в адрес бывшего телохранителя. Он вообще в последние дни старался поменьше разговаривать с ним. Очевидное предательство и служба Мондави вызвали у Антрагэ острую неприязнь по отношению к де Фуа. И эта неприязнь заставляла его то и дело цеплять бывшего телохранителя, доводя реплики почти до той грани, за которыми они не могут быть ничем иным, кроме как оскорблением. Драться с де Фуа он не хотел — не потому, что опасался за исход поединка, всё же как фехтовальщик тот ему и в подмётки не годился и знал об этом. Пока Антрагэ было выгодно играть ничего не понимающего и ни о чём не догадывающегося простака, за кого его частенько принимали ещё в Эпинале. Эта маска весьма удобна, потому что делает человека безопасным в глазах других.
Еда и вино в поместье с лихвой искупали все трудности долгого путешествия. Антрагэ никогда не жил в глуши и не стремился к этому, считая подобную блажь признаком старости. Не телесной даже, но душевной. Он предпочитал большие города — желательно столицы вроде Эпиналя или Тильона, ему нравились шум на улицах и яркие балы в Водачче, где он в первый свой приезд сверкал, будто заморская драгоценность. Его стремились заполучить себе в гости все выдающиеся аристократы — ещё бы, адрандский барон, да ещё и с такой историей, повеса и дуэлянт, переживший страшную дуэль шестерых в Турнельском парке. Дамы от него были просто без ума, и привыкший к их обществу Антрагэ купался в чужом восхищении.