Разведчик глядел на спящих людей и видел, что кто-то ворочается во сне, пытаясь устроиться поудобнее, сохранив при этом крохи тепла. Эти люди были слабее горцев, зато у них было много гром-палок, которыми они отлично умели пользоваться. Драка в лесистом урочище, где воины народа устроили засаду на людей, могла бы сложиться удачнее, если бы в первый же миг невидимый гром, оставляющий в телах чёрные шарики, не поразил столь многих воинов сразу. В единый миг погибло больше десятка могучих бойцов, возглавлявших атаку, всегда бывших первыми в драке.
Разведчик глядел на спящих людей и не видел рядом с ними мулов с поклажей. Однако этому он не придал значения. Он трижды громко и достоверно ухнул совой, что получалось у него очень хорошо, давая воинам сигнал к атаке. Сам разведчик в драку не полез — не дорос ещё до воина, и его топорик никак не мог сравниться с боевой секирой. Это и спасло ему жизнь.
Киприано Мера знал, что умирает. Он жалел только о том, что поутру расстался с остатками вчерашнего ужина, очистив желудок. Он всегда так делал, ведь однажды это спасло ему жизнь. Тогда ещё совсем молодой Мера согнулся в приступе рвоты перед боем, и его стошнило едва ли не прямо на сапоги шагавшего перед их строем Великого капитана. Тот остановился, покачался с пятки на носок, а после хлопнул разогнувшего спину солдата и сказал, что тот поступил верно.
— Пустой желудок перед боем может спасти вам жизнь вон в тех палатках. — Великий капитан указал генеральским жезлом на госпитальные шатры. — Хотя я на вашем месте постарался бы туда вовсе не попадать.
Отпустив эту шутку, одну из тех, за которые его так любили солдаты, он направился дальше.
В том бою Мера схлопотал ранение в живот, и угодил-таки в госпитальную палатку, но каким-то чудом выжил. С тех пор он перед схватками, которых в его жизни было немало, всегда оставлял желудок пустым. Вот только сегодня это его не спасло — удар секиры с зазубренным лезвием, перепачканным в чьей-то крови, разворотил ему брюхо так, что едва кишки наружу не полезли. Его наскоро перевязали, однако вскоре он почуял скверный запах, идущий от раны. Когда же вечером повязки сняли, выглядела она просто чудовищно, обещая Киприано Мере мучительную смерть, которая ещё и придёт нескоро. Он будет умирать несколько дней, в жуткой агонии, которую не раз видел за свою солдатскую жизнь, и греховные мысли о самоубийстве будут преследовать его. Поэтому Мера даже с облегчением принял свою участь.
Он видел выглядывающего из-за кустов зеленокожего. Тот долго пялился на поляну, где устроили мину. Всё это время Мера и другие ещё живые солдаты, кто лежал сейчас вместе с трупами павших товарищей, отчаянно молились, чтобы варвар не почуял подвоха и запаха тлеющих фитилей. Молитву Мера прерывал лишь для того, чтобы дунуть на фитиль, не давая скрытому в ладони красному огоньку угаснуть. Другой фитиль Мера сжимал в левой руке: как только придёт время, он крепко прижмёт их друг к другу, отправляя красный огонёк в короткое путешествие, которое закончится очень громко.
Зелеконожий спрятался в кусты, и тут же трижды ухнула сова — Киприано Мера прожил всю жизнь солдатом и отлично разбирался в условных сигналах. Этот был ничем не хуже любого другого. Да, зеленокожие не заставили себя ждать.
На сей раз обошлось без боевых воплей и потрясания зазубренными секирами. Они шли быстро и старались не шуметь. Мера поднёс один фитиль к другому и знал, что точно так же поступают сейчас его товарищи — раненые гидальго, которые не смогут продолжать путь.
Отряд недалеко ушёл от поляны, где оставили мёртвых и умирающих, а также собранный в мину порох. Весь порох, что был у них — его оказалось довольно много. Мину подложили под тела солдат, раздав тем, кто был ещё жив и в сознании, фитили. Первый вёл к мине, чтобы подорвать её, когда зеленокожие набросятся на лежащих на земле людей, а вторым поджигали первый.
Это могло показаться жестокостью, но сейчас было суровой необходимостью. Оставлять товарищей — мёртвых, умирающих и тех, кто станет калекой, даже если каким-то чудом останется жив — на поживу зеленокожим людоедам никто не собирался. Лучше уж такая смерть, чем оказаться ужином проклятого дикаря.