— Во имя Господа и Матери Милосердия, начинайте!
Не было никакого обмена пробными выпадами, лёгкого перезвона клинков, что обычно предваряет схватку. Ла Шатеньре сразу ринулся в атаку, обрушив на Антрагэ несколько стремительных и невероятно сильных ударов. Они легко проломили бы любую оборону, вот только Антрагэ и не думал обороняться. Лишь дважды Антрагэ парировал выпады противника, от остальных он легко уклонился. Двигаясь, будто в диковинном танце, он раз за разом уходил от вражеского клинка, как казалось многим в зале, уже готового пронзить его. Антрагэ приседал, припадал на колено, пользуясь преимуществом, что давал ему невысокий рост, отклонялся назад буквально в последнее мгновение. Сам же Антрагэ почти не атаковал, ограничиваясь короткими и злыми контрвыпадами, не давая Ла Шатеньре совсем уж расслабиться и почувствовать себя хозяином положения. Ла Шатеньре же продолжал наседать, тесня противника, казалось, отобрав у него инициативу, оставив Антрагэ лишь возможность огрызаться.
Его величество приветствовал каждый удачный, как ему представлялось, выпад Ла Шатеньре, аплодисментами. Герцог Фиарийский мрачнел, подсчитывая в уме убытки, и вовсе не те, что он понесёт, оплачивая роскошный банкет, устроенный королём. Первый миньон короля д’Эпернон скрипел зубами, представляя себя на месте Ла Шатеньре. Он уже десяток раз в мыслях своих нашёл бреши в обороне Антрагэ и пронзил того насмерть — одним верным ударом. Д’Эпернон считал, что только неумелое, топорное фехтование Ла Шатеньре не даёт тому одолеть ловкого соперника. Кардинал Рильер следил за боем взглядом опытного фехтовальщика — пускай здоровье и не позволило ему драться на дуэлях самому, но всё же движения, атаки, защиты были знакомы ему не понаслышке. Мало кто знал, что его высокопреосвященство брал частные уроки фехтования, просто на всякий случай. Он был человек весьма предусмотрительный и предпочитал быть готовым если не ко всем, то уж точно к большинству неприятностей, какие могут с ним приключиться.
В первое мгновение никто ничего не понял — всем показалось, что Ла Шатеньре просто споткнулся. Однако уже в следующее все заметили движение Антрагэ, рывком выдернувшего рапиру из колена противника. И только ещё пару мгновений спустя присутствующие в зале начали понимать, что случилось.
Антрагэ, почти припавший к земле, уклоняясь от очередного удара соперника, резко подался вперёд в глубоком выпаде и пронзил колено Ла Шатеньре. Клинок рапиры почти до середины вошёл в ногу атлета, заставив того пронзительно вскрикнуть, скорее от неожиданности, нежели от боли. Боль пришла к Ла Шатеньре позже, когда он уже лежал на натёртом канифолью полу. Он сжался в комок, будто новорождённый, обеими руками стискивая колено, не понимая, что этим только причиняет себе лишние мучения. Он скрипел зубами, пытаясь сдерживать стоны, однако те вырывались из его глотки каким-то не человеческим даже, а почти собачьим поскуливанием.
Но никто не смотрел на поверженного атлета — все взгляды в зале были прикованы к невысокой фигуре барона д’Антрагэ. Тот выпрямился, обернулся лицом к столу его величества и обратился к побледневшему королю:
— Ваше величество, я победил и теперь требую, чтобы вы признали свою неправоту пред Господом и собравшимися здесь людьми! Верните мне мою честь, ваше величество!
Антуан VIII был ошарашен таким исходом схватки, которая, как казалось ему считанные мгновения назад, уже выиграна его бойцом. Однако его величество был опытным политиком и умел держать удар. Он медленно, выказывая всё достоинство, что ему присуще как властителю Адранды, поднялся с трона и провозгласил:
— Ныне, пред Господом и людьми, я, милостью Господа король Адранды Антуан Восьмой, признаю неправоту моих слов, сказанных в адрес Шарля де Бальзака, барона д’Антрагэ. И возвращаю ему его честь!
Последние слова позволили королю сделать хотя бы минимально хорошую мину при очень плохой игре.
— Развлекайтесь, добрые мои подданные, — добавил он, — пейте и ешьте. Услаждайте свой слух музыкой и не забывайте о танцах.
Напутствовав всех таким образом, его величество покинул бальный зал. За ним последовали его верные миньоны во главе с д’Эперноном, не желавшим ни мгновением дольше оставаться в зале. Выпад Антрагэ, сваливший Ла Шатеньре, оказался для д’Эпернона неприятным сюрпризом, и он понимал, что, скорее всего, и сам бы купился на эту уловку. Так что теперь он мог только порадоваться, что его величество в ту злосчастную ночь выбрал защитником своей чести не его.