Чанто Тебар проснулся под утро — до его дежурства ещё было достаточно времени, однако он и не подумал перевернуться на другой бок и спокойно захрапеть. Ведь разбудило его чувство опасности, то неясное и неопределимое ощущение, что спасало жизнь бывалому солдату, ветерану не одной кампании. Он вскочил с постели, выхватив из ножен длинную рапиру, прежде чем оказался на ногах, — привычка, приобретённая на фронтах войн за короля и Отечество и не забытая в бытность эспадачином.
Одетый лишь в рубаху и штаны Тебар выскочил из своей комнаты, которую занимал один, чего с ним никогда прежде не случалось. В коридоре был слышен топот ног, крики и звон стали. Мимо пронёсся один из солдат — взгляд его был безумен, в руках он сжимал окровавленный кинжал. Тебар едва успел перехватить его за плечо. Боец обернулся к командиру, рефлекторно замахиваясь, однако успел остановить удар.
— Энкамисада, командир!
Он вырвался и бросился бежать дальше — к звукам схватки. Тебар поспешил за ним, не понимая, что происходит. Как им, валендийским солдатам, кто-то мог устроить энкамисаду? Бред какой-то! Лишь одним валендийцам во всех Святых землях достаёт храбрости отправляться в ночные вылазки, натянув поверх одежды белые рубахи, чтобы узнавать своих в пылу драки. У остальных для этого кровь жидка и коленки слабы!
Оказалось, он ошибался — и доказательство ошибки явилось ему буквально через удар сердца. Боец с окровавленным кинжалом опередил Тебара, первым свернув за угол, и наткнулся там на врага. Когда к ним подбежал сам Тебар, оба уже катались по полу, пытаясь достать противника и не дать тому всадить себе под рёбра полвары[17] холодной стали. Один из них был одет в просторную рубаху поверх дублета и, кажется, колета из бычьей кожи. Оба противника обменивались ударами и проклятьями, и Тебар понял, что враг его, скорее всего, был страндарцем. Вряд ли человек в драке будет ругаться на каком-либо языке, кроме родного.
Тебар обрушил на спину страндарца ногу, целя в почки, однако тот сумел извернуться, и каблук валендийца угодил прямо в лицо своему же товарищу. Тот вскрикнул от неожиданности, из рассечённого лба на нос и щеку потекла кровь. Страндарец воспользовался мгновенным замешательством врага и всадил ему свой кинжал под рёбра. Выдернул, рванув клинок снизу вверх, расширяя рану, снова ударил. Валендиец на полу дёрнулся в последней судороге и умер. Страндарец же поднялся без особой спешки. Он обернулся к Тебару и кивком поблагодарил того за помощь — только сейчас солдат понял, что в темноте коридора его приняли за своего. Ведь он был в одной рубахе, как и нападающие. Да и удар в лицо противнику развеял бы любые сомнения на его счёт. Стоило улыбающемуся страндарцу отвернуться, как Тебар тут же проткнул его рапирой. Тело так и не понявшего, что случилось, врага рухнуло на труп убитого им валендийца.
Драка была жестокой. Она ничем не уступала яростной рукопашной на палубе и вражеского корабля. Скомакар орудовал дюссаком, отчаянно рубя всякого, кто попадался ему на дороге и на ком не оказалось белой рубахи. Враги были вооружены шпагами и рапирами и весьма умело обращались с ними. Не один морской пёс нашёл в ту ночь свою погибель. Они сцеплялись в коротких, яростных схватках, часто падая на пол, и тогда в дело шли кинжалы, кулаки и зубы — всё, что угодно, лишь бы отправить врага в Долину мук.
Скомакар рубился, рыча, как дикий зверь — он сейчас не был человеком, он стал подобен могучему медведю со своей Родины. Он бил сталью клинка, будто когтями, разрывающими плоть, ломающими кости. Враги пытались противопоставить его мощи, напору и ярости своё мастерство фехтовальщиков, однако Скомакар просто проламывал их оборону и обрушивал дюссак на головы или конечности, вспарывал им животы, выпуская кишки наружу. Он и сам получил не одну рану, но до поры не обращал на них внимания. Они заболят после боя, когда раж сойдёт и тело само вспомнит, сколько повреждений оно получило, сколько крови потеряло, сколько сил ушло на то, чтобы драться.
Он и не заметил, когда пропал дюссак. Кажется, он неловким движением вогнал его в дверной косяк, когда дрался с очередным валендийцем. Господь всемогущий, да сколько же их было в этом особняке! Когда Скомакар глядел на него со стороны, то и представить себе не мог, что внутри скрывается столько врагов. Оставшись без оружия, он отступил — валендиец, воодушевившись, перешёл в атаку, тесня противника. Скомакару, у которого был только кинжал, оставалось лишь отходить, отбиваясь от яростных атак врага. Он даже не знал, что оказался в том же коридоре, с которого началось их нападение на особняк. И лишь споткнувшись о тело валендийца с торчащим из горла гарпуном, понял, где находится. Скомакар упал на спину, пропустив над собой вражеский клинок, и тут же схватился обеими руками за древко гарпуна, ногами же упёрся в труп. Со всей силой, что была в его ноющих от усталости мускулах, бывший эребрийский китобой рванул оружие на себя. Мышцы рук и спины взорвались болью, но Скомакар не обратил на это внимания — для боли ещё будет время. Если он переживёт эту ночь, а прежде всего — выйдет победителем из этой схватки.