Кто жил среди всего этого богомерзкого пейзажа? Коммуналки, доставшиеся современной стране в виде советского наследия, до сих пор не приватизированные и не расселенные, вмещали в свои четыре, пять, семь комнат по тридцать и даже сорок человек. Сообщества муравьев массового потребления, не имеющие личного туалета и вынужденные делить душ не только с тараканами и мокрицами, но и с чужими позвоночными высшего порядка. При таком тесном контакте абсолютно разных индивидов понятие «личного» напрочь выбивалось из мозгов жильцов коммуналок. Один день ты владелец красивой теплой куртки, купленной на половину зарплаты (иной раз вовсе тратилась едва не вся получка на сверкающее шмотье), а на следующее утро в этой же куртке на лестничной клетке курит твой сосед Семеныч, взамен предлагая тебе пользоваться его вечерним костюмом, доставшимся от уже почившего деда. Разумеется, у людей выбора иного, кроме как смириться, не было, потому как конфликты в коммуналках решались крайне быстро: чик-чирик, ножом в область живота ночью, и все — не только куртка, но и телевизор с мягкими тапочками твои. Но наиболее часто этот вот «чик-чирик» случался не из-за конфликтов по поводу не поделенной куртки, а по банальной обжираловке водкой. Если человек одинокий, то мог гнить в своей комнате по меньшей мере неделю, а то и больше. Запахом мертвечины сложно удивить жильцов таких интересных мест. Под окнами постоянно лежали бомжи и наркоши, медленно растаскиваемые собаками и крысами по норкам.
Среди нескончаемой вереницы переулков и тупиков затерялся один стародавний дом, в котором далеко не все квартиры представляли из себя забитые маленькими людьми коммуналки. Одну из них, весьма ухоженную, шестикомнатную квартиру на третьем этаже занимал достаточно популярный в узких кругах местной фианитовой «богемы» художник Илья Михайлович Гулбаков с помощницей Виолеттой, с которой поддерживал не то романтические, не то платонические отношения. Что точно, так это то, что Виолетта когда-то была до безумия влюблена в своего работодателя и не сильно этого скрывала. Последний это знал, но старался не подавать виду, что сам что-либо испытывает. Впоследствии жгучая страсть потухла, а девушка осталась с шефом, потому что оба уже зависели друг от друга. Пару раз в месяц они занимались сексом, и этим все ограничивалось.
Илья Михайлович по натуре был человек крайностей. Ему хотелось быть во всем и везде. Особенно это касалось жанров изобразительного искусства. Бесконечно экспериментируя, меняя стили и направления иногда в процессе написания одной и той же картины, вырисовывая на одном холсте сюрреалистические текучие предметы, а по соседству с ними вычерчивая пикассоподобные геометрические фигуры человеческих тел, он чего-то постоянно искал, но никак не мог найти. Мозги пыхтели и пульсировали в раздумьях об идеальном моменте, который вот-вот должен вырваться наружу из самого нутра художника, взять под контроль руку, схватить кисть и излиться на полотне. Но момент все не наступал. И это до боли в сердце обижало Илью Михайловича.
Виолетта, в изобразительном искусстве разбиравшаяся в той же степени, что Гулбаков в робототехнике, была при этом далеко не глупа и превосходно понимала, что каждая работа Хозяина приносила ему (читай — ей, т. к. он деньгами не интересовался вовсе) очень и очень приличные доходы. А потому, несмотря на некоторую излишнюю моментами иррациональность и самодурство Ильи Михайловича, Виолетта продолжала жить с ним хоть как-то устраивать его жизнедеятельность, а заодно и себя деньгами обеспечивала. Иногда, правда закидоны Гулбакова заходили слишком уж далеко, и терпеть его становилось поистине невыносимо. К примеру, рассеченная бровь за неудачную шутку по поводу автопортрета еще долго напоминала о необходимости держать язык за зубами.
В тот день, когда погода напрочь выбивала из творческого равновесия, Илья Михайлович сидел в мастерской и немигающим взглядом пытался продырявить чистый холст. Он не начинал работу. Ждал натуру.
— Ты все сидишь? — спросила его Виолетта, выглянув из кухни. — Неужели не проголодался? С вечера вчерашнего ничего в рот не брал.
Гулбаков не отводил взгляда от холста.
— Ты не понимаешь, — ответил он снисходительно. — Нельзя отвлекаться на всякую лишнюю чепуху в момент, когда вот-вот нагрянет то самое…
— Да ну? Ты думаешь, что если будешь черпать вдохновение не из головы, а глядя на живого человека, к тебе обязательно придет тот самый момент?
Виолетта ухмыльнулась и зашла в мастерскую. Илья Михайлович нехотя оторвал взгляд от холста и повернулся к помощнице.