Как вихрь понеслись конники к центру села, побросав гранаты в окна штабной избы, беспощадно рубя солдат, выбегающих из изб.
Контрудар Фрунзе начался!..
У церкви разделились на три группы, чтобы прочесать село во всех направлениях, и помчались в разные концы, швыряя гранаты, стреляя навскидку, доставая ошалевшего врага шашкой.
Группу Далматова обстреляли из пулемета — злой короткий язычок огня глянул прямо ему в глаза, смерть скользнула рядом.
— Спешиться! Лошадей за сарай! Володя — за мной! — И он пополз вдоль плетня к дому, из которого длинными очередями яростно бил пулемет. А ведь здесь с минуты на минуту должны пойти эскадроны Сурова! Гибко изогнувшись, Григорий мгновенно метнул в окно одну за другой две лимонки и тотчас упал, тесно приникнув к влажной земле. Они, оглушая гулким звоном уши, взорвались почти одновременно. Григорий вскочил и выстрелил сквозь дым в убегающего солдата, тот упал.
— За мной! — И бойцы, попрыгав через плетень, ворвались в дом.
У пулемета лежало двое убитых.
— Обыскать дом!
В кладовке нашли попа с матушкой, скрюченных, дрожащих.
— Оружие есть?!
— Н-н-нет!.. Только у солдат в сарае, там и кони…
— Володя, продолжай обыск! Федя и другие, за мной!
Григории с наганом распахнул дверь сарая:
— Руки вверх! Выходи по одному! Живо!
С сена скатились два распоясанных солдата, с готовностью подняли руки, вышли.
Эй, кто там уползает? А ну выходи, стрелять буду!
Раздался истошный вопль. Федя бросился наверх и за толстую белую ногу выволок на люди визжащую растрепанную молодку.
Григории озадачен: таких ситуаций у него не бывало.
На улице топот, по раскатистому голосу слышно — Гулин.
Григорий бросился к нему:
— Товарищ командир, отсюда по нам стрелял станковый пулемет. Мы его подавили. Убито два офицера. Захватили живыми двух солдат да вот еще мамзель, с которой они развлекались… Трех коней.
— Ага! Так: пулемет и ленты давай ко мне на седло, лошадей бери с собой, пленных запри, бабе — пинка под зад! За мной!
И лихие всадники умчались на край села, где началась усиленная стрельба. Группа Еремеича, спешившись, вела залповый огонь по атакующей пехоте белых. Вот где пригодился пулемет! Гулин ногой выбил доску в сарае, установил «максима» и начал строчить, не жалея лент. Белые залегли. Далматов взобрался на крышу и удобно пристроился для снайперской стрельбы. Офицер! Еще офицер!.. Белые стали отползать. Вдруг с крыши он увидел позади белых лавину конницы — впереди, хищно пригнувшись к шее коня, с шашкой в руках скакал Суров.
— Товарищ командир! Наши!
Гулин живо взобрался к нему на крышу. Редкая картина боя во всей широте открылась им: охватывая полукругом белую пехоту, неслись конники 25-го кавдивизиона, сверкая шашками. Началась рубка. Из гущи боя в окружении ординарцев вырвался Суров и помчался к селу.
— Взвод! За мной! — И разведчики понеслись ему наперерез.
Товарищ Суров, — доложил Гулин, — с вверенным мне усиленным взводом ворвался в село, учинил панику и выбил до батальона пехоты в поле. Десятка три человек уничтожили, захватили пять пленных и пулемет. Контратаку отбили, потерь нет.
— Молодцы! — Железной рукой Суров сдержал приплясывающего коня. — Я увидал их контратаку да и повернул к вам. Объявляю взводу и тебе лично благодарность! Оружие собрать и пленных тоже, все сдать в штаб бригады. Ну, прощевайте, недосуг! — Он рванул повод и помчался дальше.
В эти же часы Иван Кутяков — бесстрашный двадцатидвухлетний комбриг — со своим бригадным кавдивизионом сеял в тылу белых на левом фланге смерть и панику. Он уже захватил батарею, лично зарубив двух офицеров, уже остановил богатейший дивизионный обоз, груженный обувью и шинелями, но, не задерживаясь, оставив десяток кавалеристов для охраны добычи, устремился в село Дураковка, где стоял штаб дивизии. Кавдивизион ворвался в село с выстрелами, взрывами гранат, криками, неистовыми воплями. В поднявшейся панике никто не думал о сопротивлении. Командир дивизии генерал Ванюков, в одном белье, но с винтовкой, вскочил в дежурную таратайку, сзади в нее тяжелой кошкой неожиданно впрыгнул дивизионный поп, он удержался воистину чудом, и кони, обезумев, понеслись, унося хозяев от смерти.
— Где они? — закричал Кутяков. — А! — И он помчался за ними бешеным наметом… Дерзость, талант и непреклонная воля подняли его, недавнего мальчишку, над тысячами бывалых людей, они вознесли Кутякова почти до сказочной высоты: Чапаев знал, что в случае его, Чапаева, смерти умный и ревнивый к славе Кутяков возьмет дивизию в крепкие руки. Но эта же безумная, заносчивая отвага не раз приводила Ивана Кутякова на грань гибели. Вот он уже почти достал побелевшего от ужаса генерала, но поп, оскалившись, схватил со дна повозки винтовку и, почти не целясь, выстрелил назад. Пуля угодила коню в лоб, и он с разбегу рухнул. Едва-едва успел Кутяков вывернуться из-под него. Поп торжествующе закричал, таратайка остановилась, и поп с руки чуть не в упор открыл огонь по хромающему преследователю. Кутяков метнулся на землю и начал палить в попа из нагана. Неизвестно, чем кончилась бы эта дуэль: бригада в самый сложный момент могла бы остаться без своего горячего командира, но генерал, сидевший на вожжах, увидал, как из села вылетели на конях ординарцы Кутякова, гикнул, поп от толчка повалился на дно, и таратайка вновь понеслась вперед — только ее и видели… Кутяков вернулся назад, хромая, мрачный, как грозовая туча, — он ругал себя на чем свет стоит за глупую опрометчивость…