В полдень 28 апреля Фрунзе получил сообщение, что 11-я дивизия белых разгромлена, что ее остатки спешно отходят, что захвачены богатые трофеи, несколько сот пленных, много оружия. Несколько позже пришло известие о серьезном поражении 7-й дивизии белых, которой нанесли удар 74-я и 75-я бригады дивизии Чапаева и 20-я дивизия Пятой армии.
Ханжин читал телеграфное сообщение от генерала Ванюкова: «…потери полков граничат с полным уничтожением. В полках осталось по 250–300 человек. Имеют место массовые сдачи в плен. Большевики, создав значительное превосходство в силах, ввели в дело совершенно свежие дивизии. Необходимы срочные пополнения и выдвижение наших резервов, иначе остановить красных не представляется возможным…»
В тот же день юго-восточнее, на реке Деме, малая ударная группа Гая нанесла поражение 12-й дивизии белых и сковала тем самым возможность ответного маневра. В тот же день кавбригада Каширина, войдя в прорыв правее 25-й чапаевской дивизии, вышла в тыл белых, сея неимоверную панику среди войск противника.
И в этот же день пришла убийственная новость: командующего Восточным фронтом С. Каменева, который начал оказывать поддержку контрудару Фрунзе, по приказу Троцкого сняли «для отдыха и лечения». Вместо него с севера должен был приехать бывший генерал Самойло, не знакомый ни с обстановкой на этом фронте, ни с командармами, ни с войсками.
И вечером того же дня в Москве (но об этом Фрунзе узнал много недель спустя) на совместном заседании Политбюро и Оргбюро ЦК Троцкий решительно и безоговорочно поставил вопрос о снятии Фрунзе. Ответом ему было сообщение о блестящем начале контрудара, который, как предреввоенсовета отлично знал, должен был начаться четырьмя днями позже…
29 апреля 1919 года
Уфа
Без пяти семь вечера из кабинета Ханжина вышли, негромко переговариваясь, генералы и офицеры штаба Западной армии. Развалившись в креслах приемной, иностранные военные советники с беззастенчивым интересом разглядывали их.
В дверях кабинета вырос Игорь, через приемную мимо гостей со спокойным достоинством прошла Наташа. Адъютант громко произнес:
— Генерал Ханжин просит вас, господа!
Наташа перевела приглашение.
— О, у очаровательной юной леди, оказывается, великолепное произношение, — кольнул ее неулыбчивыми глазами, поднимаясь с кресла, генерал Нокс. — Вероятно, у нее столь же восхитительный слух? — Они с Гревсом переглянулись.
Сухопарый полковник-переводчик осклабился в улыбке.
— Да, я неплохо играю на фортепьяно, — вежливо ответила Наташа, как бы не поняв, о каком слухе идет речь.
— Браво, браво! — Гревс оценивающе посмотрел на находчивую девушку.
— Значит, и музыкальный слух у вас тоже развит? — снисходительно поддел ее Нокс, проходя в генеральский кабинет.
— Господин командующий, — торжественно произнес Гревс, — я с удовольствием представляю вам личного представителя президента Соединенных Штатов Америки господина Гарриса!
Американский президент — это колоссальный мешок золота, толстый мешок высотой до неба, плотно набитый тяжелыми желтыми монетами, — перед такой исполинской силой Ханжин, конечно, благоговел, но с другой стороны, терпеть не мог иностранных военных советников и прекрасно знал неуемную жадность союзников ко всякого рода откровенно грабительским концессиям и договорам. Вот почему с весьма противоречивым чувством — не то как верующий подходит к архиерею, не то как боксер из своего угла на ринге направляется к наглому сопернику, — двинулся он навстречу господину личному представителю президента — сухопарому, неулыбчивому, как бы недовольному чем-то мужчине с темными глазами.