В домике у тети Дуси кипела подготовка: на плите шкворчало и шипело, из кухоньки в комнату и обратно беспрерывно сновали то девушки, то сама тетя Дуся. Чисто вымытый стол уставили мисками с квашеной капустой, отварной картошкой, селедкой, воблой, ломтиками сала. В центре горделиво возвышалась бутыль с мутной жидкостью.
Мужчина, он что? — поучала хлопотливая, принарядившаяся в яркое шелковое платье тетя Дуся. — Он всегда есть хочет. А если он молодой да еще солдат к тому же, тут ему только подавай, все умнет!
То одна, то другая подбегали к окошку, вглядываясь в улицу и прижимая ладошки к раскаленным щекам.
— А ну вас! — притворно сердилась тетя Дуся. — Совсем обеспамятели! Кыш от плиты, идите переодевайтесь, а то кавалеры вас, замарашек, бросят и найдут которые собой почище!
— Наташа! Идут! — вдруг взвизгнула Тося.
— Где? — Наташа и тетя Дуся кинулись к окошку: и впрямь в дворик входили начищенные, наутюженные, в блестящих сапогах, сверкая пуговицами и пряжками, два молодых бойца, суровые и торжественные.
— Ой!.. — Наташа медленно осела на лавку.
— Тетя Дуся, задержи их, — толкнула Тося хозяйку к выходу. Она живо распахнула Наташе ворот, побежала к ведру, набрала полон рот воды и брызнула на подругу.
— Ах ты моя милая, да как же ты любишь его, да как же ты натерпелась, — целовала она ее и голубила. — Ну что, отошла? Тогда давай быстрее переодеваться, чтобы все увидали, какая у нас красавица живет, какая королева живет…
Григорий и Володя встали, когда на крылечке показались нарядные девушки: оживленная и одновременно застенчивая Тося и Наташа, высокая, поначалу сдержанная. Однако сразу же завязался разговор, быстрый и бестолковый, но в нем ли суть? Едва Григорий взял Наташу за руку, едва глянул в ее глаза — что в мире родней их? — он уже ничего толком не замечал: где они сидели, что пили, как превзошел себя, блистая остроумием, Володька, на которого Тося бросала нескрываемо-восхищенные взгляды… Главное, он видел Наташу, слушал ее голос.
Пришел Александр Иванович, за ним появилась разряженная, надушенная санитарка Аня, пришли еще какие-то мужчины и женщины, было шумно и весело, но все это как-то незаметно промелькнуло, хотя он всем отвечал, даже поднимал тосты, даже пел со всеми, и вот наступило долгожданное: вечер, и они с Наташей вдвоем во дворике на лавочке. Правда, рядом шепчутся и хихикают Володя с Тосей, но Григорий с Наташей вдвоем. Ее голова у него на плече, ее волосы рядом, ее губы рядом, вся она рядом. От счастья ему стало казаться, что все это выдумано, потому что в жизни так хорошо не может быть, жизнь — это бои, рубка, перекошенные в предсмертной злобе лица врагов, ночевки на мерзлой земле. Это вечная бессонница и всегдашняя необходимость вскочить на коня и мчаться куда-то…
— Ты помнил обо мне? — шепотом спросила Наташа.
— Ты всегда, везде, всюду была со мной.
— Но так лучше? — Она лукаво прижалась к нему и вдруг с легким стоном оторвалась от него:
— Погоди! А то я все забуду, что должна сказать. Я от счастья теряю разум.
— Потом, потом будешь говорить…
— Потом может быть поздно!..
И она рассказала, что в городе остался чрезвычайно опасный белогвардеец. Цель его — несомненно какая-то крупная диверсия. Надо незамедлительно принять меры.
— Откуда ты об этом знаешь? И вообще, как ты жила все это бесконечное время?
— Милый, я все тебе расскажу. Но сейчас надо действовать. Ты сможешь кого-нибудь привести из начальства?.. Мне часто разгуливать по городу не следует, Безбородько или его люди могут увидеть меня…
Так впервые услыхал Гриша эту фамилию.
— Безбородько?
— Да, начальник контрразведки. Ведь я жила у него в доме.
— У него в доме?!
— Да, под видом племянницы. Но все это после, милый мой, после… Кому я должна все рассказать?
Гриша задумался:
— Знаешь, начальник особого отдела Южной группы армий Валентинов, по-моему, очень толковый чекист. Он уже в Уфе, я видел. Мы придем с ним к тебе завтра. Хорошо?
— С утра?
— Я постараюсь.
— И мы опять встретимся?
— Обязательно.
— И никогда не расстанемся?
— Нам обещали отдых недели на две или на три.
— Нет, мы вообще не расстанемся. Знаешь, что я решила? Я поступлю к вам медсестрой.
— К нам?!
— Да. Я буду совсем рядом с тобой, и мы сможем видеться. А если тебя в бою ранят, я буду ухаживать за тобой и спасу тебя.
— Родная моя! Лучше уж не надо, — шутливо возразил он. — Ни раны, ни, стало быть, спасения!
— Гриша, а может, ты просто не хочешь, чтобы я была в вашей дивизии? — странным ровным голосом спросила она.