— Вот учтите, красные цыплята, — заметил Еремеич, — как люди взрослые делают: до смерти устали, а про ночную охрану не забыли.
— Совершенно точно, Иван Еремеич, к этому я и веду. В третьем часу Бубенец сам отправился проверять посты. И вот, подходя к большаку, неожиданно обнаружил… что бы вы думали?
— Казаков!.. Засаду!.. Белый разъезд!..
— Обнаружил, что по дороге движется прямо в село обоз с противником! Угроза — смертельная! Представляете? Бригада спит мертвым сном. Ну, что бы вы сделали?
— Надо было стрелять!..
— Стрелять? Тогда враги рассыпятся в цепи и немедленно атакуют село. Нет, не годилось! Что же сделал Бубенец? — Фурманов не торопясь обвел взглядом взволнованные лица слушателей. — А надо сказать, что Иван Константинович Бубенец — хоть и молодой, но бывалый военный из унтеров. На германской войне ему приходилось командовать ротой, даже батальоном, а после революции добровольцем пришел в Красную Армию… Да, особо размышлять было некогда. Бубенец встал перед головной повозкой и громовым голосом сказал: «Стой! Кто едет? Куда?»
Враги, естественно, не испугались одинокого человека, неожиданно вынырнувшего из темноты. Один из них спокойно ответил, что на подводах едет полк в Николаевск.
«Где командир полка?» — так же строго, даже чуть повысив голос, спрашивает Бубенец.
«Господин полковник в следующей повозке».
Комбат чеканным шагом подходит к этой повозке щелкает каблуками, вытягивается в струнку и представляется полковнику как капитан «народной» армии самарской «учредилки».
Полковник хмыкает. Солдаты из охраны направляют на Бубенца дула винтовок. Тогда он пускается еще на одну военную хитрость и начинает объяснять полковнику, что его полк еще два дня назад занял-де это село. Он покорнейше просит извинения у господина полковника за то, что по долгу службы вынужден задержать движение его отряда на десять-пятнадцать минут. Однако он сейчас же пошлет солдата из «секрета» к своему командиру за разрешением на пропуск колонны через село.
Полковник поверил и согласился приостановить движение, отдав соответствующую команду. Бубенец нырнул в темноту и помчался к ближайшему «секрету». Там он застал командира взвода, приказал ему во весь дух лететь к Чапаеву и доложить, что вражеский отряд численностью около шестисот человек, на подводах, по шесть человек в каждой, остановлен на дороге, против первого «секрета».
Когда запыхавшийся командир взвода ввалился в дом, где Чапаев и Кутяков разрабатывали план предстоящей атаки Николаевска, и доложил о случившемся, Чапаев приказал Кутякову немедленно поднять два батальона и без шума вывести их из села. За селом батальонам рассыпаться в цепи и охватить с двух сторон дорогу на которой остановлен обоз. Незаметно подойти к дороге, но не ближе, чем на двадцать — двадцать пять шагов, и, затаившись, послать связных к Чапаеву на окраину села. Там будут установлены десять пулеметов и Пугачевский полк займет позицию. Сигнал для атаки — два выстрела из нагана.
Теперь вы понимаете, как много в этот момент зависело буквально от каждого: чтобы нигде ничего по стукнуло, не звякнуло, чтобы нигде не зажегся свет, чтобы в кромешной темноте никто не потерял друг друга и проследовал в необходимом направлении. То есть: жизнь и смерть всей бригады и успех дела зависели буквально от каждого человека. Так или не так?
— От то ж и у Бубенца должно быть какое терпение и еще язык длинный, как веревка, — посочувствовал Тихов. — Полковника-то надо заговаривать?
— Разрешите? — встал Фролов. — Ситуация точно подходит, как нам объяснял Еремеич, а кроме него Карл Маркс, Фридрих Энгельс и другие революционные вожди: во время революции общая победа зависит от поведении каждого рабочего и крестьянина. Так и в случае, о котором вы рассказываете, насчет села Животики.
— А вы, товарищ, и впрямь по-настоящему умеете мыслить. Мне, правду сказать, и в голову не приходило ваше сравнение, а ведь действительно случай в селе Пузаниха, как в капле воды, отражает общую ответственность каждого из нас в борьбе за революцию. Хорошие у вас ребята, Иван Еремеич!
— А это отцы у них хорошие, а что из этих сосунков еще получится — бог его знает, — польщенно пробурчал Еремеич.