— Наташа, я гарантирую вам спокойный отдых в течение нескольких дней. Не бойтесь, в Англию я вас отправлять не буду. Вы получите все документы и полную свободу. Если захотите, устроитесь на службу. Но сначала вам надо отдохнуть, одеться, вымыться, наконец… Ничего иного вам я сейчас предложить не могу и не смею.
Наташа налила себе воды, молча выпила. Безбородько будто поплыл перед ее глазами, раздвоился, и вот снова перед ней госпитальная палата, убийца-офицер уставился на нее, взметнулась рука с нагайкой. Она качнулась, как от удара, и слегка застонала.
Безбородько подскочил, подхватил ее под локти:
— Вы столько пережили, я знаю…
«Что ты знаешь!» — В ушах ее стояли ужасные крики выбрасываемых, перемежаемые глухими ударами прикладов: «Хек! Хек!» — так мясники рубят мясо. Она стояла закрыв глаза.
— Наталья Николаевна, я жду!
«Зверье, какое зверье! Как я вас ненавижу! Я ничего не забуду, ничего не прощу! Я пойду до конца в своей ненависти».
— Наталья Николаевна!..
— Поехали.
Он радостно хлопнул в ладоши и бросился открывать перед нею дверь. Во дворе стояла крытая коляска: дороги уже раскисли, на санях ездить стало трудно. У Наташи закружилась голова от свежего воздуха и солнца, она пошатнулась, ухватилась за рукав Безбородько. «Будешь моя — отыграемся!» — самоуверенно подумал он, заботливо поддержав ее.
— Домой!
Солдат на козлах натянул вожжи, закричал, застоявшийся конь с места взял крупной рысью так, что охрана у ворот едва успела раскрыть их, а уж возок господина начальника контрразведки здесь знали хорошо!
Скоро они подъехали к знакомому уже Наташе домику рядом с церковью.
— Наташенька, золотце, здравствуй! — помогла ей слезть Мария Ивановна. — Да как же ты похудела да по-оборвалась, сердечная ты моя, одни глазки твои голубые, ненаглядные лишь и остались! Ты уж не обессудь, а мы прямо в баньку, а то небось и зверюшек в тюрьме-то набралась…
В маленьком темном предбаннике с широкой скамейкой Наташа брезгливо сбросила на пол засалившийся ватник, грязное платье, изветшавшее белье.
— Ох, до чего ж ты исхудала, моя девонька, — запричитала Мария Ивановна, засовывая ее вещи в мешок, — а все же порода видна, что шейка, что грудочки… Ничего, подкормим, поправим тебя, а там детишек начнешь приносить, и вовсе как яблочко нальешься…
Не слушая ее, Наташа рванула забухшую дверь и вошла в знойный жар русской бани. Появилась и пышнотелая, дебелая Мария Ивановна. Уж она не пожалела на девушку ни квасного пару, ни березового веника, ни душистого мыла, ни воды — горячей и холодной.
— Мария Ивановна, а что же я одену? — вдруг пришло ей в голову, когда могутные руки вдовой попадьи докрасна натирали ее спину.
— Уф, жарища!.. А уж о том твоей заботы нет, девонька, не бойся, голую не оставим…
Обновленная, свежая и легкая, испытывая давно забытое наслаждение, Наташа вытерлась в предбаннике махровым полотенцем и стала одеваться: и белье, и новое платье тонкой шерсти, и новенькие туфли — все было как по ней сшито.
— По тебе, красавица, и сшито, — усмехнулась Мария Ивановна. — Василий Петрович, наш полковник, дай бог ему долгую жизнь, все о тебе хлопотал. А уж как он тебя искал, как убивался…
Увидав Наташу, входящую после бани в дом, Безбородько на секунду обомлел: яркий румянец, огромные голубые глаза, уверенная поступь… «Ого! Да тут нужно постараться не только ради папашиного домика, но и ради самой дочки. Ну и женщина!»
Он галантно помог ей снять шубку и провел к столу. Обед был необычайно вкусным — или это Наташе лишь казалось после мерзкой баланды? Нет, действительно, Мария Ивановна из кожи лезла, чтобы угодить своему благодетелю и его своенравной пассии. Сам Безбородько был в высшей степени сдержан и предупредителен: «Только бы не спугнуть второй раз! Ух, хороша! Ну красавица!» Он благодушно и мило шутил, ничего не навязывая Наташе, ничего не предлагая ей.
— Ну, а теперь Наташенька пойдет баиньки! — провозгласила хозяйка. — Спаленка у тебя своя, постель пуховая, простынки белоснежные, одеяльце шелковое.
Девушка села на кровать и тут почувствовала, что силы оставляют ее. Едва-едва раздевшись, она накрылась невесомым, скользящим одеялом, голова закружилась-закружилась, и она забылась раньше, наверно, чем поудобней примостилась на подушке.
Двадцать часов, не просыпаясь, без сновидений спала Наташа. Обеспокоенный Безбородько не раз заглядывал в дверную щель, Мария Ивановна подходила к Наташе, прислушивалась к дыханию и отходила на цыпочках.
Прошел день, прошла ночь, отгорело новое утро и начал набирать силы новый день, а она все спала. Безбородько давно уехал на службу в своей коляске, а она все спала. Наконец солнечный свет начал ее тревожить, и ей стало сниться, что она ярким днем бежит по высокой траве, Гриша догоняет ее, они оба смеются, вот она устала, оборачивается и попадает в его объятия. Как сладко ей! Она замирает у него на груди, потом поднимает голову, чтобы встретить его губы — и вскрикивает: на нее пристально и хищно глядят темные неподвижные глаза Безбородько! Она застонала и тихонько и горестно заплакала.