— Мой грех тяжел, но я хочу его искупить так, как это возможно в моих силах. Может быть, вы хотите интересную, высокооплачиваемую службу? Я рад предложить ее вам. Дело в том, что в штабе генерала Ханжина крайне нужна переводчица-стенографистка. На многих заседаниях присутствуют иностранные советники, они больше говорят на французском и английском языках. Переводчиков здесь найти, конечно, можно, но переводчика и стенографистку в одном лице днем с огнем не сыщешь. Вы — единственная и неповторимая в Уфе! Да и не только в Уфе — во всем мире! — Он потянул свою руку к ее пальцам, но тут же резко отдернул ее. — Тут, конечно, будут свои трудности. Возможно, вам не следует показывать, что вы знаете английский язык. Придется копии протоколов передавать мне, чтобы я всегда был в курсе дела. Как видите, я предельно откровенен. А не хотите, что же: завтра же дам телеграмму мамочке, она переводит деньги — и прощай родина!
«Так вот зачем я тебе нужна сейчас — быть надежным информатором о секретах союзников!.. Да, бесспорно! Но это признание в любви, эта преданность? Если он играет в чувства, то зачем? А эта угроза отправить к матери? Ну, бог с ним. Однако как быть с его предложением?»
— Василий Петрович, вы серьезно полагаете, что меня можно отправить в Лондон к маме? — сдержанно спросила она. — Интересно узнать, каким образом: в тюремном вагоне или под конвоем?
«Фу, черт побери! Опять не с того бока зашел».
— Наталья Николаевна, я хочу, чтоб вы правильно меня поняли. Просто я полагал, что ваша любовь к родителям может перебороть ваше стремление пожить самостоятельно. Только в этом смысле я и говорил об отъезде к матери, только в этом! Что касается меня, не скрою, я эгоистически счастлив вашим нежеланием уезжать. Но, честно говоря, мне хотелось бы знать, как вы отнесетесь к моему своеобразному предложению. Вы, видимо, все еще в плену предрассудков, согласно коим разведка — дело презренное. «Пфуй! Шпион!» — кого-то передразнил он. — А разве это так? А разве наша с вами многострадальная родина не требует от каждого из нас ту услугу, которую он может ей оказать?
«Многострадальная родина требует от каждого из нас ту услугу, которую он может ей оказать… И если я буду работать в штабе у белых… Но как будут смотреть на меня люди? Оправдает ли Гриша?..»
— Вы хотите подумать? Я подожду. Но, Наташа, — он неожиданно упал перед ней на колени, — могу ли я хоть надеяться, что буду прощен вами, единственным во всем этом кровавом мире человеком, которого я люблю?
— Ответ свой о службе в штабе Ханжина я дам вам завтра, — сухо промолвила она. — А сейчас прошу покинуть мою комнату.
Он стоял на коленях неподвижно, положив руки на край ее одеяла… Вот же она — рядом: схватить бы ее, измять, испить бы ее рот! Он смутно улыбнулся. Да, его жена только такой и должна быть: строгой и выдержанной, недотрогой. Муж должен полагаться на жену, как на каменную гору: такая не предаст, не изменит. Особенно важно это будет тогда, когда у него будет свое дело, скажем, фабрика в Глазго или контора в Сити, два или три ребенка… Да, верная жена — это лучший признак респектабельности. Нелидова!.. Он внутренне усмехнулся. Да ведь она способна обмануть десять раз на день! Конечно, в постели она хороша, но жениться на ней… Неужели можно было всерьез об этом задумываться?..
— Прошу покинуть мою комнату, — еще раз требовательно промолвила Наташа.
Безбородько улыбнулся почти весело. Он встал, почтительно поклонился и поцеловал край ее одеяла.
— Я повинуюсь. Ухожу. Но сердце мое остается здесь. До завтра!
Ох, плохо, очень плохо провела Наташа эту ночь! Металась по всей постели, садилась, опять ложилась, к утру немного задремала, но сквозь сон слышала, как хлопотала в кухне и столовой Мария Ивановна, как собирался и уходил Безбородько. Она вышла к завтраку такая бледная, с синевой под глазами, что хозяйка в испуге прямо-таки раскудахталась и после чая быстро-быстро под руку повела ее в аптеку. Наташа жадно вглядывалась в город. Как изменился его облик за те дни, что она провела в тюрьме! Колчаковская военщина заполнила его до отказа. По всем улицам шли по делу или просто фланировали щегольски одетые молодые офицеры. Не было, кажется, ни одного из них, кто бы не бросил выразительного взгляда на высокую, нарядную красавицу. Потупив глаза, Наташа быстро шла, как сквозь строй, до самой аптеки. Опередив Марию Ивановну, она с отчаянно бьющимся сердцем обратилась к сухонькому пожилому провизору, с безучастной вежливостью стоявшему в белом халате за прилавком: