Снова ветер зазвучал в полой трубе – и снова без мелодии. Это походило на звук, возникавший, когда Вальда обхватывала губами трубочку и дула, но этот тоненький шелест воздуха не прекращался, а нарастал, заполняя собой наушники, пока файл не закончился.
Хелен взглянула на наручные часы – было уже поздно, но усталости она больше не чувствовала. Вместо нее пришел интерес, даже тревога.
Она взяла последний диск с надписью: «Редстоун-Кросс. Карьер в сельхозугодьях» и подзаголовком: «Находка на миллион» – последняя запись Линкольна, сделанная за две недели до исчезновения. Хелен провела пальцами по диску в том месте, где должна была остановиться рука брата, когда он писал название.
Запись начиналась с журчания воды поодаль от микрофона; оно продолжалось, пока на семнадцатой секунде его не прервал звук, похожий на мычание – как будто животное. Вскоре звук повторился, и на этот раз Хелен показалось, что стонет человек. Хотя для человека звук был слишком глубоким – тут потребовалась бы грудь пошире. «Может, корова или бык?»
Новый стон тянулся, пока его не прервало внезапное «гав». Словно некое существо (не человек, но, может, дикий зверь или скотина) пришло, привлеченное водой, и издавало эти звуки.
Хелен переиграла отрывок, но так и не поняла, человек это или животное. Прежде чем она успела все обдумать, издалека, из-за звуков воды, снова раздался плач ребенка, но на этот раз его заглушило нечто, похожее на хрюканье, на переднем плане, около микрофона.
За ним последовал рев, исторгнутый сильным, мускулистым горлом, – Хелен снова представила себе быка.
Детский плач приближался к микрофону. «Наверно, какое-то животное изображает ребенка».
Влажный хрип из глубин горла.
Гневное кошачье шипение.
Неясно, кто попал на запись Линкольна, но он очень сердился.
Шипение повторилось. «Гигантская кошка?»
Раскатистый рык из огромного живота.
«Лисица? Барсук?» Но Хелен не представляла, как эти звери могут издавать подобные звуки, даже если очень взволнованы. С другой стороны, откуда ей знать – она же не эксперт по дикой природе.
Рык прекратился, и наступила тишина. Она принесла женщине куда большее облегчение, чем та готова была признать.
Возможно, она просто попалась на розыгрыш покойного брата. Но эти звуки были последним, что Линкольн записал перед тем, как прыгнуть с моста, и теперь она чувствовала едва уловимую связь между собой и его неясными, беспокойными мыслями, затуманенными наркотиками. Линкольн и жуткие аудиозаписи внезапно слились в одно, будто все его эксперименты с собственной жизнью всегда осеняла тень неизбежного рока.
Запись приближалась к концу, но спокойнее Хелен не становилось. Недалеко от микрофона раздались новые звуки – животных было много и они очень боялись. Утробный рев перерос в пронзительное мучительное блеяние, будто от страшных гигантских ягнят.
И одновременно Хелен определенно различала рык и поскуливание то ли собаки, то ли лисы, хотя подобный диапазон голоса вряд ли мог принадлежать настолько маленькому существу.
Какофонические звуки нарастали вместе с ее уверенностью, что исходить из человеческих глоток они не могли. Слушая этот отрывок, Хелен без труда представляла себе, как могучие звериные фигуры носятся и дерутся в темноте, учуяв на оборудовании в пещере запах пришельца-человека.
Хелен уже хотела сбавить звук, но услышала взвизг, похожий на свиной, и после рык из-за сжатых челюстей – больших челюстей. Теперь ей представилась оскаленная пасть с трясущимися черными губами, бесцветные и противно влажные десны и желто-коричневые зубы. Ей стало не по себе.
Хелен вспомнились питбули, таскавшие за собой по местному парку идиотов-подростков с района. Стоило увидеть этих собак, как она тут же подхватывала Вальду на руки, а малолетние спутники зверюг только кричали: «Да не бойтесь, они любят детей!» Возможно, в далеком Девоне ее брат записал рычание дикой или бешеной собаки?
Но ведь там люди проводили отпуска, держали загородные дома и фургончики, готовили мороженое… Ей было бы легче принять эти звуки, будь они из Экваториальной Африки, чем то, что они появились там, где появились на самом деле, – в Девоне. Записи Линкольна до абсурда расходились с тем, что она знала о тех местах, – хотя, стоит признать, знала Хелен немного.
Среди попурри гортанных звуков без предупреждения раздался пронзительный… смех.
Хелен вздрогнула.
Звук напоминал несвязное лепетание сумасшедшего или вопль экзотического животного – он только создавал иллюзию произносимых слов. Конечно, Хелен не могла быть уверена, но шум все больше напоминал об обезьянах, а в криках слышалось все больше веселья, слишком злого для существа, не обладающего разумом человека.