Так бы и пребывал я в блаженном расслаблении, если бы не гонец от Тристана, явившийся с новостью о поимке комита и нескольких его людей. Я не стал никого брать с собой, и, как был, накинув лишь плащ, отправился вслед за посланником Гильдергедорана.
На улицах творилось сущее безумие. Грязь Гелема окрасилась кровью и пеплом, обломками выносимой из домов мебели и утвари. Как удалось обеспечить этот единый душевный порыв и известить всех оставшихся верными Антартесу о грядущей заварушке, для меня оставалось загадкой. Но Тристан, верно, всё распланировал заранее, потому как слаженность действий его «фанатиков» просто поражала воображение. И мужчины и женщины в темных одеждах с изображением феникса помечали двери домов, в которых обитали те, кто отказался вступить в религиозную борьбу, пусть даже он и не был приспешником Килмара. Некоторых людей не трогали, в основном это были либо южане, поклоняющиеся духам предков, либо осевшие в городе кеметы-язычники. Однако их тоже выводили из домов, одежды их марали красной краской, оставляя только им одним понятные обозначения, и, вынеся всё ценное имущество из их жилищ, оставляли радоваться жизни. Всех, кто, согласно слухам или доносам соседей, уверовал в Лесного Царя, уже давно отправили куда следует, куда более жестоко и по большей части уже в бессознательном состоянии. Я с внутренним содроганием наблюдал разоренные жилища и следы побоищ, учиненных приспешниками Антартеса, и внутри вновь начало теплиться давно уже забытое чувство досады по собственному бессилию: я не мог спасти никого из них. Да и стоило ли? Те, кто по другую сторону баррикад, наверняка поступили бы точно так же, успей они первыми. И пощады от последователей лесного божества наверняка бы не стоило ожидать.
Мы проехали по разоренным улицам Гелема до самой южной его оконечности. Передо мной выросла серая кладка городской тюрьмы, такой же невзрачной, как и всё в этом городе. Не было в ней ничего пугающего и грозного, как это обычно бывает у остальных имперских тюрем, призванных внушить гражданам страх перед законом и доказать своим видом нерушимость правосудия. Одноэтажная серая постройка больше походила на склад, и если бы не забранные решетками полуподвальные окна и стража у окованных железом почти крепостных ворот, именно за склад я бы и принял это место.
Внутри меня встретил подручный Тристана, выдавший большой, больше похожий на кулачный щит, значок с фениксом, на этот раз выполненным искусно и аккуратно, велев не снимать, дабы избежать неприятностей. Сам лорд сейчас отбыл куда-то по своим делам, но решил доверить мне разговор с комитом, передав, что ровно в полночь будет ожидать меня на главной площади города. Откуда взялось такое доверие к моей персоне, я сказать не мог, но Тристан, по всей видимости, сделал какие-то ему одному понятные выводы относительно меня, и потому даже выделил опытного палача. «Для помощи в беседе», как выразился человек Гильдергедорана. Я же, однако, вовсе не желал пытать своего собеседника. По крайней мере, пока. У меня всегда получалось договориться миром, и надеюсь, получится и сейчас.
В просторной камере я обнаружил избитого и едва живого мужчину неопределенного возраста, прикованного к стулу. Неопределенного оттого, что лицо его заплыло чуть более чем полностью: оба глаза представляли собой едва заметные щелочки в оформлении пунцового цвета синяков, волосы сбились кровавым колтуном, а окровавленный рот превратился в месиво из распухших до состояния колбасок губ. Несчастного комита облили холодной водой, и тот, вздрогнув, пришел в себя, попытавшись подняться со своего седалища, но цепи держали крепко, и Сестерций плюхнулся обратно, разразившись едва понятной руганью.