- Оставьте нас, - обратился я к сопровождающим, - если понадобятся услуги палача, я позову.
Когда стражники удалились, и в камере остались только мы вдвоем, комит сплюнул и попытался стереть кровь, капающую изо рта. Но у него, конечно, ничего не получилось.
- Моё имя, должно быть, хорошо известно тебе. Наверняка Корнелий успел отправить вам послание касательно моего отряда.
- Как же, припоминаю, - прохрипел Сестерций, изо всех сил пытаясь открыть глаза пошире и рассмотреть своего собеседника.
Во мне даже на мгновение проснулось нечто похожее на жалость, но я быстро придушил эту маленькую змейку. Комит - мой враг, и без колебаний прикончил бы меня, окажись я на его месте.
- И раз у тебя еще не отбили память, может, расскажешь мне о том, какие же конкретно указания давал стратег?
- А что мне с того будет?
- Легкая смерть, пожалуй, будет достаточно щедрой наградой за эти пустяковые сведения. Могу рассказать о том, как поступят с тем, кто предал веру в Антартеса, но, думается мне, ты и так это прекрасно знаешь.
- Знаю. Но мне нужно твоё слово.
- Считай, ты его получил.
- Поклянись Антартесом! - изо всех сил напрягшись, Сестерций подался вперед, будто надеясь, что таким образом я лучше внемлю его словам. Тонкая нитка крови, текущей изо рта, превратилась в маленький ручеек, но комит не обратил на это никакого внимания.
- Клянусь Антартесом, ты получишь легкую смерть. А теперь - говори.
И пленник рассказал. Так просто всё получилось, что я даже оказался несколько ошарашен количеством информации, обрушившейся на меня. Комит был тем еще трусом, и, узнав его поближе, это стало видно очень отчетливо: Сестерций боялся не просто боли и смерти, как и всё живое в этом мире, он боялся чужой воли и пытался угодить всем, будь то Корнелий, Тристан или его палачи. Ставленник стратега, во всем безропотно следовавший до сей поры его воле, в мгновение ока открестился от своего покровителя и принялся поносить его не хуже Тристана, не так давно расписывающего мне то, каким ему виделся этот «грязный предатель». Комит сдался без боя и тем самым хотел выторговать себе жизнь. Теперь же, увидев, что сотворили фанатичные последователи Антартеса во главе с Тристаном, он жаждал лишь легкой смерти.
- Велено было убить вас всех, как только ваш отряд перешел бы на другую сторону Серебрянки. Чтобы никто не добрался до священного леса.
- Ты видел хоть раз того, кого называют Лесным Царем? Как проходило обращение местного населения? Какие нити связывали вас всех?
- Я ничего не видел, да никогда и не верил в него. Но что я мог сделать? Только исполнял приказы!
Я отчетливо осознавал, что вышел за границы обещанного, и спрашивал уже больше, чем того требовалось, но Сестерций и сам оказался не против поболтать. Его визгливая манера общения уже почти перестала раздражать: он боялся смерти, не мог принять ее, и потому пытался выкупить свою жизнь всеми возможными способами. И я, возможно, даже мог бы поспособствовать этому, сообщив Тристану о том, как комит прозрел в отношении своего лже-бога, и как готов помочь добрым людям в борьбе с заразой Килмара. Мог, но не хотел.
- Все мы исполняем чьи-то приказы. Но кто-то об этих приказах знает больше, а кто-то - меньше. Поэтому я и спрашиваю: а что же знаешь ты?
- Я тогда был еще был кентархом, когда среди избранных было объявлено о пришествии нового бога, - торопливо принялся рассказывать комит, - стратег согнал всех своих офицеров на большую поляну посреди леса. Там всё и произошло: якобы сам Лесной Царь явился к нам. Но я-то ничего не видел. Все вдруг озарилось на пару мгновений странным таким светом, но после - ничего. Остальные тогда бились об землю и плакали, будто ума лишились. Говорили, что узрели самого бога. А мне пришлось всем говорить, будто тоже его видел. Потому как...
- Знаешь, где эта поляна находится?
- Не знаю. Всё в тайне проходило. Только жрецы и стратег об этом месте знали. Остальные там только посвящение проходили. Через них потом и распространялась ересь.
- И через тебя тоже?
- Да, мне пришлось. Но главный здесь, в Гелеме, был преподобный Феокл. Его люди слушались, и впадали в ересь. А тех, кто не выдерживал вида бога и с ума сходил, он у себя в склепе запирал, чтобы они на других не бросались.
Теперь-то кое-что для меня прояснилось. Всё-таки одержимые оказались напрямую связаны с Килмаром, а не с загадочным ядом, о котором я думал вначале. И если сказанное комитом - правда, значит, дела наши совсем плохи. Что это за бог, один вид которого может свести человека с ума? Но более подробной информации выудить из Сестерция не удалось. Он либо не знал, либо не хотел говорить об этом. Но я больше склонялся к первой версии. Речь его постепенно становилась всё более несвязной и быстрой: он страстно хотел жить, и потому готов был рассказать и сделать абсолютно всё. Отчаяние его чувствовалось так явно и остро, что мне даже стало неприятно находиться рядом с ним. Похоже на то, как будто держишь в руках дождевого червя, бешено извивающегося и пытающегося выбраться из губительного тепла твоих ладоней, сжимающихся всё плотнее, дабы удержать его внутри. Но червяк не может знать о том, что скоро будет нанизан на крючок, а потом скормлен рыбам, а комит - знает, и оттого бьется всё более отчаянно.