Я имел право вершить правосудие только в военное время и только над солдатами. Мог и над Феоклом, но лишь по особому распоряжению инквизиторов начиная от третьего ранга и выше. Но распоряжение мог дать только Августин, как единственный инквизитор соответствующего звания во всей феме, а значит, и действия мои до сей поры также абсолютно незаконны. Хитрец Тристан обо всём прекрасно знал, но не сказал мне ни слова. Его словестные увертки насторожили меня, но всё-таки недостаточно. И теперь, если я публично заявлю о виновности преподобного и, более того, самолично отправлю его на костер, длинные руки инквизиции дотянутся до меня, где бы я ни был. И покарают. Однако грядущая война должна будет замести все следы не только моей деятельности, но и того, что творит Тристан. Если откажусь свершить казнь этого запытанного до полусмерти старика и его священников, вряд ли Гильдергедоран спокойно пропустит меня на другую сторону Серебрянки. Если я соглашусь, то фактически возьму всю вину лорда на себя, очистив образ его перед теми, кто впоследствии будет вести расследование дела Гелема. И все шишки достанутся мне, поскольку среди многих здесь присутствующих наверняка найдется немало свидетелей того, как Тристан действовал с моего одобрения и, быть может, даже по моему приказу.
Я знал: какое бы решение мне ни принять, за каждым последуют неприятные последствия. Меня разбирала злость и досада за то, как обошелся со мной Тристан, но еще больше я злился на самого себя, поскольку согласился участвовать во всём этом. Разговор с комитом не дал мне ровным счетом ничего, поскольку мелкие сведения, вытянутые из этого болтливого труса не стоят в данной ситуации того, чтобы ввязываться в разборки с инквизицией. Тристан, если и сможет сообщить мне нечто полезное и пусть даже окажет посильную помощь, все равно ни на шаг не приблизит меня к главной цели. Но в конце концов я уже оказался повязан с главным предателем - Августином. По сравнению с дружбой главного еретика Ауреваля это судилище покажется сущим пустяком. Во мне еще тлели угли сомнения, но я знал: пауза уже слишком затянулась, и действовать нужно немедленно. Поэтому я поднялся со своего места, чувствуя на себе сотни фанатичных взглядов, и вышел вперед, дабы меня было видно всем желающим.
- Если вина этого человека как вы говорите, доказана, я желаю ознакомиться с протоколами допроса и подробной записью всех полученных от этого человека признаний, поскольку показания свидетелей кажутся мне недостаточными для установления всей глубины виновности.
Лицо Тристана нахмурилось, но я не стал обращать на это внимания, решив придерживаться только что сложившегося в моей голове плана. По закону все, кто вершил судопроизводство, обязаны были ознакомиться с материалами дела еще до суда, особенно с такими, как показания подсудимого, не перечитывая их прямо во время заседания. Раз уж достопочтимый Гильдергедоран решил так подставить меня, пусть платит информацией. Наверняка старик Феокл помимо глупых заявлений о «сношениях со злыми силами» успел наговорить и что-то интересное, а отказать мне в ознакомлении с протоколом никто не вправе.
- Принесите бумаги, - угрюмо приказал Тристан, впившись в меня взглядом, не сулившим ничего хорошего, - протокола допроса будет достаточно.
Тут же один из служащих сунул мне в руки тонкую папку, в которой покоилось всего три грубо справленных листка, сплошь покрытых мелкими буквами с двух сторон. Я жадно впился в написанное, с трудом разбирая слова под неясным светом факелов. Через десять минут я всё-таки нашел то, что смогло заинтересовать меня: упоминание Августина и... меня самого. Сердце моё замерло и, казалось, прекратило биться. Я страшно заволновался, еще ближе поднося бумаги к лицу, пытаясь удержать скачущие закорючки на месте. Бросил быстрый взгляд на Тристана, но тот уже сидел, совершенно спокойный, и что-то говорил одному из своих воинов.