Так оно и вышло. Через пару часов снег повалил так густо, что за его стеной не было видно дальше пары ближайших деревьев. В полнейшей тишине слышался только шелест снегопада и собственное дыхание, густыми облаками пара окутывающее внутреннее пространство палатки. Альвин уже спал, сжавшись в клубок, рядом с ним - еще двое рыцарей, тихо постанывающих от боли во сне. Всю ночную стражу взял на себя неугомонный Тукка, казавшийся ничуть не уставшим и полным сил. Я предполагал такой эффект последствием своих манипуляций с нитями Изнанки, однако подтвердить мои предположения было попросту некому. Тукка же, в свою очередь, расхваливал великий магический дар Альвина, теперь уже неоспоримый, поскольку именно ему он обязан жизнью, неистощимой энергией и неуязвимостью в бою. Оставалось надеятся, что мои действия никак не скажутся на жизнерадостном кемете в будущем. Хотя бы до тех пор, пока мы не закончим возложенную на нас миссию. Но кем возложенную? Ведь именно я привел всех этих людей сюда, не приказ императора, не долг перед государством и богом, и уж тем более не просьба Августина. И если я ошибаюсь, если Килмар - не Пугало, наверное, мой бедный разум не выдержит и придет в окончательное расстройство. Тревога с недавних пор стала моим постоянным спутником. Она не давала мне спокойно есть, спокойно спать и спокойно думать: я мало ел и плохо спал, а мысли лишь бесцельно ходили по кругу, каждый раз возвращаясь к одному и тому же. Что я стану делать, когда найду того, кого ищу? У меня нет никаких планов касательно этого. Чистый авантюризм и надежда на удачу.
Когда я вспоминаю о былых заслугах, присваиваемых мне, в памяти всплывают только невнятные отголоски моих мыслей. Я всегда действовал по наитию, как это произошло с Аврелией и Александром. Два пика моей карьеры, а затем вновь стремительное падение. Первая сама выдала себя, отдавшись на растерзание толпе, а второй...
***
Пятый год от основания Седьмой Империи. Война с королевством Дремм. Зимний лагерь Восьмого Пепельного легиона.
Небольшой карательный отряд Великого командора Латтания и десяток боевых братьев и инквизиторов из генерального капитула уже несколько недель занимались тем, что вылавливали недовольных установившейся на оккупированной территории королевства властью Антартеса и империи, изредка совершая рейды и за территорию фронта. Я долгое время топтался на одном месте, не понимая, куда ведет меня интуиция. Все места, где мог скрываться малефик, давно уже перевернуты с ног на голову, а все, кто владел хоть какой-то информацией об этом человеке - допрошены с особым пристрастием. Но всё без толку. Нет ни имени, ни примет, ни даже примерного места его обитания. Легионы страдают от голода и холода: все припасы оказались испорчены, а фуражи завязли в снегах, перекрывших тракты и дороги, ведущие к границе. Мор уже четвертый раз с тех пор, как легионы заняли северо-восточную территорию Дремма, обрушивается на измученных солдат, и никакие средства не помогают предотвратить новые вспышки болезни.
Естественно, Инквизиция сразу же объявляет эти бедствия делом рук колдуна, скрывающегося где-то на оккупированной территории, и своим злоделанием подрывающего победоносную военную кампанию. Он неуловим, он вездесущ, и смертельно опасен. Но удача его не безгранична.
Я настиг его в одном из монастырей на самой границе с королевством. Достаточно далеко от фронта, чтобы избежать подозрений, и в тоже время под самым носом у святой братии. Обычный монах, принявший имя Александр. Никто бы никогда не заподозрил в этом смирном и добродетельном человеке коварного малефика, никто, кроме меня. Естественно, он не хранил никаких запрещенных книг, странных облачений или предметов для ритуалов, не был он пугающим старцем с длинными седыми космами и белыми глазами. Обычный монах двадцати шести лет от роду, светловолосый и темноглазый, аккуратная бородка добавляла ему благообразности, а манеры его и вовсе, казалось, принадлежали святому человеку. В Александре, пожалуй, было больше светлого, чем в иных церковных иерархах. Это его и выдало.
Церковь давно превратилась в оплот порока, и настоятели монастырей, как и живущие в них монахи давно превратились в искателей наживы и почитателей собственного брюха. Мало кто из них умел писать или хотя бы писать. Антартес больше не являлся святым во снах и видениях, лик бога давно угас. Только Инквизиция с отчаянной яростью противостояла окончательному развалу церкви, но всё-таки была отделена от нее и мало что могла предложить помимо «прополки сорняков», как выражался в то время Магистр Тантал. И потому, когда я натолкнулся на такого праведного и учёного мужа по имени Александр, выделяющегося среди общего стада подобно одинокой скале среди бескрайнего моря, тень сомнения сразу же закралась мне в душу. Ужасные времена, когда святость вызывает подозрения. И когда ко мне на стол легла вся информация об этом человеке, все отчеты о его последних передвижениях и посещенных местах, картинка сложилась в единое целое. Появившись на пороге монастыря в начале войны, Александр очень быстро завоевал расположение его обитателей, и в особенности настоятеля, и вскоре стал ведать делами экономического толка. А это, в свою очередь, позволяло ему спокойно перемещаться по владениям капитула, под предлогом разрешения финансовых сложностей, сборов налогов и различных мелких проблем. Единственный раз до того, как Александр попал в руки инквизиторов, мне довелось поговорить с ним в его келье, в которой не было ничего, кроме соломенного матраса, одеяла, больше напоминающего холщевый мешок и конторки с парой выгоревших свечей.