- Что ты видишь? - раздался над ухом какой-то неприятный и незнакомый голос, решивший вторгнуться в этот совершенный мир из своего ограниченного бытия.
- Всё, - только и смог выдавить я, сам не осознавая, зачем.
Невероятное напряжение, появившееся в прошлый раз при соприкосновении с Изнанкой, в этот раз казалось меньше, но спустя еще буквально десять минут я уже едва мог держаться в седле и потому поспешил вернуться в привычный для меня мир. Закрыв глаза, я постарался очистить сознание и отрешиться от окружающей действительности, и тут же сильное головокружение едва не свалило меня с седла. Вокруг снова появился обыкновенный лес, темный и спокойный. Ни единого шороха, кроме перестука копыт, побрякивания сбруи и доспехов, ни единого движения. Поглощенные напряжением этого места, ни рыцари, ни кеметы даже не заметили моего недомогания, и только Альвин, ехавший по правую руку от меня, буравил меня заинтересованным взглядом.
- Здесь будто сходятся все нити мироздания. Где-то там, - я махнул рукой в том направлении, в котором мы двигались, - должно быть что-то вроде сердца, от которого и расходятся соки жизни. Здесь же по какой-то причине всё застыло на месте, и понять причину я никак не могу.
- Значит, мы движемся в правильном направлении. Но меня до сей поры весьма интересует один вопрос: как ты намерен поступить, когда мы найдем Килмара? Если всё это его рук дело, и он действительно владеет подобными силами...
- К сожалению, я сам так и не нашел на него ответа, - оборвал я вопрос Альвина, пытаясь справиться с накатившей тошнотой, - я ведь могу видеть Изнанку, могу даже изменять ее. Другое дело, что я до сих пор не знаю пределов этой способности, поскольку долгое нахождение в подобном состоянии сильно изматывает, и это значительно снижает наши шансы на победу.
- Знаешь, я пытался, и не раз, сделать так, как ты говорил. Раздумывал о смысле нашего бытия и всё в этом духе, но всё безрезультатно. Однако здесь, в этом лесу, есть одна странность: я не вижу ни одной плоской проекции нити, как ты их называешь, и это наталкивает меня на не менее странные мысли.
- Это какие же?
- Не кажется ли тебе, что этот лес - лишь иллюзия? У иллюзий ведь не бывает теней. Быть может, у меня уже начались проблемы с головой, но минут двадцать назад я видел, как один из кустов на нашем пути просто исчез. Вот смотрел я в эту сторону, смотрел, а потом раз, и будто изменилось что-то. Не могу описать ощущение... - Альвин замялся, сжимая костлявыми пальцами виски и болезненно жмурясь.
- Моя работа, - тут же поспешил я его успокоить, - я оборвал нить этого несчастного куста. Но когда я оборвал нити деревьев, с помощью которых спас Тукка, они не исчезли, а просто умерли. Быть может, мы и в самом деле попали в лес иллюзий. А может, и вовсе во что-то наподобие Чертогов Тишины.
- Надеюсь только, обратно путь нам еще не заказан.
Альвин никогда не отличался любопытством, в отличие от меня, и потому даже не стал расспрашивать о моём увлекательном путешествии на другую сторону бытия. Он целиком и полностью ушел в себя, размышляя о чем-то своём, и на белом лице его застыла маска болезненной напряженности. Ауреваль, казалось, пожирал его с того самого дня, как он очутился на этой неприветливой земле, и сейчас я с горечью наблюдал за тем, во что превратился веселый, немного толстоватый балагур и философ. Казалось, весь он теперь состоит из одних только костей, обтянутых бледной влажной кожей, выбритый до синевы подбородок заострился, а глаза ввалились так глубоко, что казалось, будто каждый глаз смотрит на тебя со дна колодца. Я сам последний раз смотрел в зеркало так давно, что уже и не вспомнить, и оставалось только гадать, насколько лучше или хуже чем Альвин выгляжу теперь.
Рыцари ехали молча, не издавая ни звука, напряженные до звона подобно струнам арфы. Ррек и Шеффе о чем-то тихо перешептывались, ловко лавируя на своих маленьких лошадях в густом подлеске и меж могучих стволов древних сосен. Тукка не участвовал в их беседе, беспокойно оглядываясь и перебираясь с одного конца нашей вереницы на другой, поминутно натягивая и спуская тетиву своего лука. Я уже начинал за него беспокоиться, поскольку решено было не отправлять никого на разведку и двигаться всем вместе, и оттого неусидчивый кемет очень страдал, пытаясь занять себя хоть чем-то. Выходило не очень. Однако я не мог себя заставить больше вымолвить ни слова, погрузившись в тяжелые раздумья и пытаясь побороть собственное неуёмное чувство, прочно поселившееся в груди.