Антартес, он же Пугало, он же Огред. Один из семерки богов. Как они стали таковыми? Неизвестно. В какой-то момент они решили упорядочить энергию мира и создать с ее помощью души, Чертоги Тишины и Чертоги Боли. Затем произошло что-то, вынудившее Антартеса покуситься на бессмертие остальных богов, что, в конечном счете, привело к появлению Килмара в таком виде, в котором он существует сейчас. К появлению биполярного мира, где добрые боги борются с богами злыми. Антартес впоследствии создал множество божеств, но все они, как и он, в итоге исчезли. Был ли Килмар создателем темных божеств или же их создал тот же Огред, для меня остается загадкой. В конце концов силы его истаяли, потраченные на его детище - бессмертие для человечества, и в последней своей попытке спасти весь этот карнавал он попытался сделать меня своим преемником, лишенным разума богом света, богом-Фениксом, должным продолжить установленные когда-то игры богов. Багряное Пламя каким-то образом запустило процесс инициации моего становления новым Антартесом, но совершенно выжгло большую часть моей личности, оставив лишь темный закуток, где обитал Пугало, оживший теперь детский кошмар. Огреду пришлось вытаскивать его на свет с помощью сильных потрясений, с помощью боли и страданий, дабы я смог явиться к тому месту, где граница между Хвилеей и Ничто сильно истончилась, и где Антартес смог бы завершить моё превращение, отдав остатки своей силы. Нельзя сказать, что эта практика была самой разумной, но в конечном счете она подействовала, хоть и слишком поздно. Если бы я только знал, чем обернется для меня столкновение с Багряным Пламенем, я бы вылил воду из этой проклятой чаши на пол и смело пошел на костер. Я бы назвал сумасшедшим каждого, кто рассказал бы хоть половину того, что я узнал здесь, в Ауревале. Но слишком поздно.
На нетвердых ногах я побрел прочь, поминутно оглядываясь по сторонам в поисках надвигающейся угрозы, но не находил среди деревьев ничего, что хотя бы отдаленно напоминало приземленные силуэты дикарей, идущих по моему следу. Снег хрустел у меня под ногами, и четкая вереница моих следов тянулась за мной, ясно очерчивая мой путь через лес для тех, кто изъявил бы желание выследить двуногую дичь. Если бы не резкий пронизывающий до костей ветер, несущий ледяную пургу, дикари наверняка бы смогли выследить меня по моим следам даже спустя несколько дней, но сейчас мой путь заносило снегом достаточно быстро и бесповоротно. Другое дело, что отсутствие теплой одежды вскоре должно было меня прикончить, однако холода я отчего-то не ощущал, упрямо заставляя свои ноги вышагивать вперед, в ту сторону, где по моим прикидкам находился Гелем.
Добраться до тракта и по нему отправиться в сторону Морхейма - вот и всё, что я смог придумать. Скорее всего, на подавление восстания в Ауревале император уже отправил свои легионы, и, возможно, именно об этой армии говорил Килмар. Мне следовало как можно быстрее добраться до столицы фемы и хотя бы попытаться остановить кровопролитие, попытаться образумить Августина. Внутренне я, однако же, осознавал всю тщетность этой затеи: пощады теперь не будет никому, и прибывший легион вместе с карательным корпусом Ордена сравняют всю фему с землей, а мирных жителей отправят в пыточные подвалы и на костры за сговор с еретиками. Затем император издаст новый эдикт: поставит новую администрацию, отдаст часть земель в пользу Ордена и Церкви, пошлет верных ему командиров, выделив земли и им и их солдатам, а затем новый поток поселенцев компенсирует потерянные рабочие руки. Всё начнется с чистого листа, а память о мятежном стратеге будет старательно вымарана из истории. Если, конечно, сил Килмара не хватит для того, чтобы одолеть войска империи. Если у меня не получится остановить его раньше. А вот как одолеть десятифутового монстра будучи обычным человеком, я пока не придумал. Наверняка Килмар не так прост, как кажется, и эта его форма малоуязвима для мечей и копий. А потому придется припомнить кое-какие сведения о подобных существах, и принять соответствующие меры. Я чувствовал щемящую тоску, подобно тискам сжимающую мою грудь: у меня просто не осталось выбора, как и говорил мне когда-то Пугало. Мне придется принять свою сущность, или умереть, не в силах спасти кого-либо. Но эта смерть, возможно, стала бы спасением для человечества, ведь без богов, безумных, как Антартес, враждебных и агрессивных как Килмар, всё снова встало бы на свои места, и даже дикари, державшие меня в плену, смогли бы существовать спокойно в своем подземном городе и бессмысленно молиться дубу с человеческим лицом. Мне было бы достаточно броситься на собственный клинок, чтобы лишить Килмара удовольствия предстоящей битвы, чтобы нарушить Закон, предписывающий Добру сражаться со Злом. Но тогда целая фема, опутанная паутиной обмана, обречена будет сгореть в пламени инквизиторского костра, как и Августин, как и моя любовь. Мелисса. Лишь ради нее одной я находил в себе силы двигаться вперед, пробираясь через всё усиливающуюся снежную бурю.