Изо всех сил я бросился в ту сторону, где находилась родительская спальня, но, не пробежав и половины пути, споткнулся и пребольно ударился, упав на пол. Хотелось плакать, но страх был куда сильнее. Я поднялся на ноги и, собравшись было бежать дальше, замер, пораженный открывающимся в окре напротив видом. Он был там. Посреди поля, как и всегда. Жуткая фигура его возвышалась над посевом подобно вестнику смерти: длинные руки-крючья безвольно свисали по обе стороны от шеста, удерживающего его в вертикальном положении. На нем была старая отцовская туника, доходившая почти до тех мест, которые можно было назвать коленями и длинный рваный плащ, развевающийся на несуществующем ветре. Я едва мог пошевелиться от сковавшего меня страха, продолжая наблюдать за кошмарным силуэтом из самых моих ужасных снов, не в силах отвести взгляд, будто боясь, что стоит мне только это сделать, как он тут же набросится на меня. Попытавшись совладать с собой, я крепко зажмурился, а когда открыл глаза, в поле уже никого не было. Один лишь шест возвышался теперь посреди поля, раскачиваясь из стороны в сторону. То, что на нем находилось, куда-то исчезло.
Изо всех сил, не обращая внимания на саднящую боль в расцарапанном ворсом ковра лице, я бросился прочь, ощущая, как жгучий страх сжимает сердце, заставляя его биться так часто, что, казалось, еще мгновение, и оно разорвется. Коридоры и комнаты бесконечной чередой проносились мимо меня, еще чуть-чуть и я окажусь в кровати, где спят родители, укроюсь одеялом с головой, и все страхи мгновенно исчезнут. Но когда руки мои изо всех сил дернули за ручку двери, ведущей в спальню, дверь не сдвинулась ни на миллиметр. Замок оказался закрыт. Не помня себя от страха, я принялся стучать и пинать проклятую створку, дергать ручку в надежде, что она вот-вот поддастся, но детских сил моих не хватало даже на то, чтобы причинить огромной и тяжелой двери хоть какой-нибудь ущерб. Никто не открывал и не отзывался на мои жалобные крики, и я в панике принялся озираться, будто предчувствуя надвигающуюся беду.
Коридор позади меня тонул во тьме, и я ничего не мог разглядеть в нем, как ни старался. Тем не менее, меня не покидало чувство, будто кто-то наблюдает за мной, притаившись там, куда не мог проникнуть мой взор. Я услышал, как где-то далеко с неприятным скрипом, будто ночным ветром, открылось окно. Затем снова всё стихло. Я перестал дышать, и опомнился лишь когда легкие начали гореть от недостатка воздуха. Из глаз текли слезы страха, размывая и без того нечеткую картину реальности, превратившейся в кошмар. Тьма, затопившая коридор, будто ожила, начав двигаться в мою сторону. Тонкие струйки ее растекались по ворсу ковров, стекали с драпировок и картин, украшающих стены, тьма капала с потолка подобно дождю, нашедшему брешь в прохудившейся крыше, послышался хруст, будто кто-то решил сломать пучок веток, и я наконец увидел того, от кого убегал.
Пугало, высокое и нескладное с горящими серебряным огнем глазами, показалось в отблесках лунного света, падающих из дальнего окна. На плече его восседал сотканный из мрака ворон с пуговицами вместо глаз и застывшим в немом крике клювом.
- Пришла пора нам с тобой воссоединиться, Марк, - прокаркало чудовище устами ворона на его плече.
Длинная рука его, состоящая из связанных в пучок веток, протянулась ко мне, издав тот самый хрустящий звук. Я хотел закричать, но не смог даже разлепить ссохшихся и распухших губ, выдавив из себя только едва слышный стон. Страх, казалось, вот-вот остановит моё сердце. И в тот момент, когда тощая уродливая рука уже почти сомкнулась на моей шее, дверь позади меня раскрылась, и хлынувший из нее свет ослепительной вспышкой ударил по пугалу, мгновенно скорчившемуся и превратившемуся в груду тряпья и палок. На пороге возник силуэт отца в домашнем халате. Лицо его, заспанное и уставшее, испускало, казалось, какой-то собственный внутренний свет, смявшиеся волосы закрывают часть лица, а черная борода торчит немного вверх не менее спутавшимся колтуном.
- Опять кошмары? - поинтересовался он добрым, но очень уставшим голосом.