- Как это произошло? - едва способный шевелить немеющими губами, я опустился на землю и посмотрел на Пугало так, как когда-то смотрел на него в далеком детстве.
- Трагический случай. Случайная стрела, пронзившая ее нежное любящее сердце. Когда отец прознал о бегстве собственной дочери, он отправил за ней в погоню своих людей. Она наняла отряд отчаянных рубак, как ты и сказал ей, чтобы добраться до переправы, где вы должны были встретиться, сопротивление их и стало причиной столь неожиданной смерти.
Я внезапно осознал, что эти слова Пугала оказались правдой. И если понять, что пытался сказать мне Августин, и тем более, поверить ему, я никак не мог, то теперь, оказавшись на пороге самой смерти, всё происходящее открылось передо мной чрезвычайно ясно. Там, где прежде билось моё сердце, сопротивляющееся надвигающемуся холоду, образовалась пустота. Последний очаг тепла угас безвозвратно.
- Так значит, Килмар вовсе не бог зла? - задал я совершенно не имеющий теперь смысла вопрос.
- Он - лишь заложник своего времени. С твоей точки зрения он - зло, но он лишь пытается исправить учиненные собственными собратьями и в частности Огредом беспорядки, вернуть всё к тому образу и подобию, как было задумано Творцом. У человека нет души, нет ни вечной жизни за пределом нашего бытия, ни вечных мук, ни вечных наслаждений. Мы - лишь часть окружающего мира и должны жить с этим миром в гармонии, как и было задумано.
- Обратившись во прах, из плоти своей породишь новую жизнь и станешь частью вечности, - припомнил я слова Килмара.
- Именно так. Возьми мою руку, Маркус. Пришло время войти в вечность.
Последним усилием воли я поднял коченеющую руку, с которой стекала остывающая кровь, и сжал протянутую мне лапу извечного врага самой моей жизни. Я наконец смог принять то, что было мною давным-давно забыто, то, что сохранило мне жизнь в тот день, когда губы мои коснулись чаши Багряного Пламени. Пугало - моё прошлое, я - настоящее. Время стало едино и неразрывно, перестав быть разделенным на до и после. Я вновь обрел себя, прятавшего в том маленьком сарае на краю пшеничного поля. Пусть облик мой и оказался столь ужасным, но это всё, что я смог уберечь от божественного огня. Теперь я стал самим собой.
***
Мир превратился в череду застывших образов. Вот руки мои сжимают сверкающее серебром копье, но руки эти лишь отдаленно напоминают мои прежние. Черные, сотканные из мрака, крылья несут меня над полем битвы, замерившим и превратившимся в полотно, изображающее кровавую бойню, усеянную сотнями и тысячами окровавленных тел. Меня прежнего уже, по всей видимости, не существует, теперь мы с Пугалом поменялись местами, и роль наблюдателя уже отводится мне. Вместе со смертью пришло и понимание того, что пытался сказать мне Антартес перед тем как окончательно раствориться в Ничто, понял я и то, что мне необходимо сделать. Терзавшее меня прежде чувство невозможности вспомнить нечто важное, исчезло, провалившись в пустоту, образовавшуюся на том месте, где прежде была моя душа.
Теперь мозаика наконец собралась, и я увидел весь замысел целиком, совершенно новым взглядом. Я почти что перестал быть собой, но новое это видение позволило мне понять наконец то, что было скрыто от меня всё это время. Семеро богов, отдавших своё бессмертие для создания нового порядка. Огред и Килмар - сильнейшие из них, ставшие затем воплощением Добра и Зла, заложниками созданной ими же системы. Но лишь теперь я осознал: Антартес вовсе не бог света. Он - обжигающее пламя костра, на котором сгорает очередная ведьма, он - яростный свет, который выжигает глаза и мысли, оставляя только слепящую пустоту, он - меч, которым человек рубит всех несогласных с догмами его правления, он - топор дровосека, срубающий вековой дуб, губящий саму жизнь под железной пятой нового мироздания. Он - само Зло. И пока Килмар пребывал в небытие, изгнанный Огредом, фальшивый бог света творил с этим миром всё что хотел, создавал собственных богов, пытаясь уравновесить собственную систему координат, впрочем, безрезультатно. Тьма, в которой прятался Пугало, воплощенная им в собственную личность, как нельзя кстати подходила на роль нового бога. Смертоносная тень, уравновешенная другой стороной моей личности, неспешной и взвешенной, неспособной прежде сопротивляться ужасу Пугала, должна была занять место нового бога.
Килмар, огромный и устрашающий, но далеко не такой жуткий, как вырвавшееся на свободу Нечто. Тьма наступает на этот мир, и именно я позволил этой тьме проникнуть в это некогда процветавшее царство света. Ночь опускается на Ауреваль и те, кому довелось пережить битву, застывают в немом изумлении, не в силах бороться дальше. Существуют лишь две извечные противоборствующие стороны: Добро и Зло, Свет и Тьма, стремительно сближающиеся для последней схватки за человечество, впрочем, уже предопределенной. Копье, оброненное мной в пылу битвы и неизвестно когда подобранное Пугалом, наливается ослепительным серебряным светом, единственная искра в кромешном царстве ночи. Через мгновение копье это со страшным хрустом пронзает звериную сущность Килмара, разрывая на части грудную клетку медведя-оборотня. Ворон с глазами-пуговицами слетает с плеча и, устремившись к человекообразному лицу умирающего бога, начинает выклевывать ему глаза с хриплым карканьем укорачиваясь от ставших удивительно неуклюжими лап Килмара. Неимоверная жажда захлестнула всё существо того, кто раньше именовался Пугалом, и пальцы-ветви его с хрустом вонзились в плоть умирающего Килмара.