- Могу я проведать своих людей перед уходом? - тихо шепнул я на ухо Игнатию, когда мы, увлекаемые взбудораженной толпой, принялись двигаться в обратном направлении.
- Двое пришельцев умерли, великий Вестник, - обратился к Игнатию один из фанатиков, - еще двое при смерти. Боюсь, их души оказались недостаточно чистыми для грядущего царствия.
- Ведите меня к ним, быть может, я еще смогу помочь этим несчастным.
Нас отвели в те самые «кельи», представляющие собой обыкновенные камеры для хранения припасов, переоборудованные теперь в некое подобие не то темницы, не то места уединения для молитв. Гретт, которого толпа чуть не забила до смерти, лежал на соломе отдельно от остальных, к нему я заглянул в первую очередь. Дыхание его было прерывистым и хриплым, но Игнатий, осмотрев егеря с ног до головы, послушав его дыхание, поглядев на язык и глаза, одобрительно покивал головой.
- Этот жить будет. С большей долей вероятности. Чем больше масса тела, тем больше нужно яда, чтобы его убить, поэтому он и выжил.
- Даже не смотря на то, что твои люди его так отделали, - бросил я долго сдерживаемый упрек.
- Я испугался, кир, и не знал, как поступить, - начал оправдываться Игнатий, но я прервал его взмахом руки.
- Осмотри остальных.
Тимбольд, с кровавыми пузырями на губах, тихо сидел у стены и что-то бормотал себе под нос, совершенно отрешенный от этого мира. В этот раз Игнатий лишь едва заметно покачал головой, сразу же приступив к осмотру остальных. Я же подошел к помощнику Августина и попытался завязать с ним диалог.
- Тимбольд, ты слышишь меня?
- Я слышу голоса ангелов, отец. Неужели ты теперь тоже с ними? - удивленно раскрыв глаза, принялся шептать Тимбольд.
- У него галлюцинации, - пояснил старик, даже не поворачивая голову в мою сторону, - недолго осталось.
- Это я, Маркус, - не сдавался я, - мы дошли до цели, здесь есть спасшиеся люди.
- Весь мир теперь погрузился во мрак... и огненные каверны зовут к себе души грешников. Ты не слышишь их голос, Марк? Не слышишь, как он зовет тебя? Его ворон уже выклевал моё сердце, но я не чувствую боли, потому как все мы уже давно мертвы. Не спи, Маркус, не спи. Не позволяй своему разуму погрузиться во тьму...
Я невольно вздрогнул, но постарался внешне не выказывать своё волнение, однако с трудом смог выдержать полный боли взгляд Тимбольда. В очередной раз мне приходилось видеть, как умирают мои знакомые, пусть даже и те, кого я знал лишь номинально. Их имена моментально уносит ветром памяти, и остается только пустота. Именно поэтому я не хотел больше видеться с Мелиссой, прекрасно осознавая последствия наших последующих встреч. Я буквально сходил с ума от этих мыслей, от этих видений и снов, от потерь и лишений, преследующих меня уже столько лет, что сам порой не осознавал, что реально, а что нет. Тимбольд продолжал говорить, но я уже не слушал его речей. Игнатий принимал его слова за бред, я же отлично понимал, что скрывается за этим. Понимал, но не хотел принимать как действительность, не хотел слушать голос умирающего, вещающий устами Пугала, не хотел вспоминать ворона с глазами-пуговицами, выклевывающего сердца своих жертв. Я отошел к стене и прислонился к холодному камню лбом, пытаясь отогнать навязчивые мысли, вызванные предсмертным бредом Тимбольда. Игнатий же будто и не замечал ни моего состояния, ни умирающего инквизитора, нервно продолжая колупать закрытые глаза декарха, в тщетной попытке открыть их.
- Этот будут жить, - Игнатий указал на Теола, лежащего без сознания, - шансов меньше, чем у того здоровяка, но ваши маски всё-таки немного помогли снизить отравляющие свойства дыма. К тому же, судя по всему, он использовал какой-то стимулятор, за счет которого его сердце всё еще продолжает биться. Будет очень долго болеть, но, надеюсь, жизнь того стоит.
- Позаботьтесь о них, мастре, о большем не прошу. А я должен идти.
Игнатий только тихо прикрыл глаза, пытаясь нащупать пульс у второго егеря, но безрезультатно. Фонарь лежал на спине и смотрел немигающим взглядом в потолок, но это зрелище уже не могло тронуть мою душу: слишком уж часто я наблюдал за подобным зрелищем.
- Прощайте, командор, - протянул мне руку на прощание Игнатий, снова приводя меня в неловкость этим странным западным обычаем.