- Прощайте.
И я пошел прочь из этого подземного мира, приютившего в себе полторы сотни людей. Туда, где за пеленой дыма начинался настоящий мир. Где правило солнце, и где никто еще не слышал о проблеме этих людей, запертых в маленьком гроте и вынужденных молиться о возвращении на поверхность и слушать слова своего Вестника.
***
Горящий город завораживал и ужасал. Нет, то пылали не маленькие одноэтажные домики Карраса, а древние каменные дворцы Стафероса, его форумы, бани и сады, библиотеки, мастерские и театры. Осыпалась, не выдерживая невыносимого жара, штукатурка, рассыпалась лепнина и барельефы, зелень садов обугливалась и превращалась в пепел. Я будто плыл над гибнущим городом, не в силах понять, видения прошлого передо мной, настоящего или будущего. И всюду, куда я ни обращал свой взор - всюду огонь и разрушение.
Как я оказался здесь? Когда удушающий дым погибшего Карраса, превратившегося в угли, сменился ревущим пламенем умирающей имперской столицы? Далеко внизу по улицам растекались ручейки иноземных захватчиков, ломая последнюю защиту города и, сливаясь, превращались, наконец, в ревущий поток, уничтожающий всё на своём пути. Теперь я вспомнил этот день, и воспоминание это заставило мой дух, безмятежно реющий над Стаферосом, воспрянуть ото сна и заметаться, пытаясь высвободиться из объятий кошмара. У меня не было ни тела, ни даже формы, и сколько я ни пытался пошевелить отсутствующими руками, не происходило ровным счетом ничего, и даже ветер не возбуждали мои призрачные телодвижения.
Я оказался обречен наблюдать последний день Шестой Империи, гибнущей для того, чтобы воскреснуть снова, подобно легендарному фениксу. Горячий ветер носил мой бестелесный дух над огненной бездной, и нигде мне не было покоя, а только лишь бесконечные душевные муки терзающих меня воспоминаний.
- Смотри, как рвутся нити, связывающие тебя с этим миром, - раздался где-то неподалёку знакомый голос.
И в это же мгновение раскаленный ветер невероятно быстро понес меня к храмовой горе, пока еще не затронутой огнем так, как остальной город. Я хотел ответить, но не смог издать ни звука, холе закричать, но у меня не было и лёгких, чтобы набрать в них воздух. Здесь, окруженная высокой стеной, возвышалась вилла, больше напоминающая полноценную крепость. Мой дом, еще не сметенный ордами ахвиллейцев. Теперь я вспомнил эту уже стершуюся часть моей памяти, и рванулся изо всех сил, пытаясь преодолеть лишенное плоти бытие.
- Неужели тебя не радует это чувство? Теперь, спустя столько лет, ты можешь признаться себе: ни эта, ни любая другая трагедия, больше не трогают твою душу. Багряное Пламя очистило тебя от страданий, от грусти и печали, от страданий и горя, как ты и хотел. Твои чувства - отголоски прошлого, запертые на семь замков, истинная же твоя сущность чиста и лишена страстей.
Внезапно я почувствовал едва заметное шевеление окружающего меня воздуха. Сосредоточившись, я вцепился в это ощущение и не отпускал его, пока вновь не ощутил глубоко внутри себя биение смертного сердца, перекачивающего по пока еще незримым венам, эфемерную же кровь.
- Разве не прекрасно это чувство, когда нет больше оков бренной плоти? Когда есть только чистый разум, подобно божественному, что некогда носился над тьмою?
Медленно, слишком медленно тело моё снова начинало существовать. Дым опалил мои легкие, а жар огня, прежде ласковый и подобный весеннему ветру, обжег вновь обретенную плоть. Каждая частица меня кричала от невыносимой боли бытия, противясь своему рождению. Я упал на землю, опалённый и задыхающийся, а невидимые крылья, что несли мой дух, опали и обратились в пепел. Теперь я обрел и свой голос, но всё равно не мог выдавить из пересохшего горла ни звука, наблюдая лишь, как пламя окружает нетронутый до сих пор островок Храмового холма, как знамёна с четырехглавой Гидрой устремляются всё выше по изящным мостовым, неумолимо отвоёвывая у защитников ярд за ярдом.
- Но чувствуешь ли ты теперь что-то помимо физической боли? - на этот раз голос звучал совсем близко, но я оказался не в силах даже повернуть голову, дабы встретиться с Пугалом лицом к лицу - только бог не чувствует боли. Ведь он и есть боль. Он не имеет начала и конца, не имеет ни плоти, ни духа. Но в то же время он - всё.
- Оставь меня наконец, - тихо, даже не осознавая, произнес ли я эти слова вслух или про себя, сказал я, - ты понятия не имеешь о моих чувствах и мыслях. Так не смей же говорить о том, чего не знаешь!
- В самом деле, я не очень хороший рассказчик, но ведь видения прошлого и туманные намёки - это так таинственно. Создается впечатление какой-то жуткой тайны, не правда ли? Впрочем, уже поздно придумывать что-то еще, это будет выглядеть глупо. Но касательно одного ты неправ: я знаю о тебе больше, чем ты можешь даже представить, знаю такое, в чем ты не можешь сознаться самому себе.