Надел шинель и торопливо вышел из комнаты.
— Ауфштеен![19] — ворвалось в открытую дверь.
Володя поднялся.
— Ком мит унс, ком! Форвертс![20]
Вышли. Лес затаился в глубоком молчании. Только встревоженные белки прыгают с ветки на ветку, царапают коготками столетние стволы. Протоптанной тропинкой шагают по снегу трое. Впереди Володя, следом за ним немцы. Тропинка очень знакомая и родная, по которой не один раз ходил Володя. Тропинка, по которой, может даже завтра на рассвете, пройдут красные.
Выстрела Володя не слышал. Точно электрический ток пробежал по всему телу. Подкосились ноги. Еще увидел: в чистом зимнем небе высоко мигали большие звезды. Они росли, приближались и краснели, словно наливались кровью, а потом красным покрывалом тихо опускались на Володю.
Багряные звезды. Последние звезды.
Последние в человеческой жизни звезды.
Долго и тоскливо подвывает зимний ветер на верхушках высоких деревьев. А под ними пожелтевшими листьями шелестит молодой дубок. Дрожат под ветром хрупкие мерзлые листья, но никакая метель их не оторвет. Ранней весной дубок сам те листья тихо уронит на землю, чтоб потом потянулись к солнцу новые зеленые лепестки…
«СВОБОДА!»
Гауптман Вернер совсем потерял покой. Пожалуй, только он и еще несколько офицеров штаба знали, что сегодня все-таки сомкнулось кольцо окружения. Хотели утешить самих себя: дескать, фюрер не допустит повторения сталинградской трагедии, и войска, которые оказались в котле, обязательно попытаются спасти.
Конечно, и самим надо действовать.
Во что бы то ни стало надо выискивать слабые участки в расположении красных и осуществить прорыв.
Не раздеваясь, Вернер прилег на кровать. Хотя бы поспать часок. Но предчувствие обреченности отгоняет сон. Утром отступление на Мироновку, затем на Богуслав. И, возможно, последний шанс — прорваться на Лысянку.
Ни одного человека не оставлять живым. Сожженные хаты и пустыри — вот что останется большевикам после нашего отступления!
Всю ночь доносились стоны, крики детей, женский плач, треск автоматных очередей. Из подвалов и погребов выгоняли людей, выстраивали в длинные колонны и гнали на станцию.
Вернер услышал, как к складу со взрывчаткой подъехали сани. Зафыркали лошади, засуетились люди. Поднял тяжелую, точно не свою, голову, прислушался. И сразу же вскочил на ноги, припал к стеклу. Солдаты грузили на сани ящики со взрывчаткой.
Вышел на улицу, спросил у солдат:
— Кто старший?
— Лейтенант Шпрингер, герр гауптман, — последовал четкий ответ.
— Куда вывозите взрывчатку? — поинтересовался Вернер.
— Приказ штаба дивизии: всех местных жителей собрать на станции у складов «Заготзерно» и подорвать. К рассвету, герр гауптман, приказ ваш будет выполнен, — бойко отрапортовал лейтенант Шпрингер.
— Об этом солдатам известно?
— Известно!
— И как они восприняли?
— Никак. Они выполняют приказ.
— Не теряйте времени, лейтенант. К рассвету все надо закончить, — сказал Вернер, потирая замерзшие руки, и быстро пошел в хату.
«Да, все свершится, как намечено по плану, — думает Вернер. — Пусть зона пустыни встречает Красную Армию». Гауптман поднял телефонную трубку.
— Соедините меня с пятидесятым!.. Герр оберет! Докладывает гауптман Вернер. Ваш приказ получен. Склады «Заготзерно» с живым товаром взлетят в воздух ровно через два часа. Но я прошу отменить приказ.
— Почему вы вмешиваетесь не в свое дело? — возмутился оберет.
— А вы считаете, что это только ваше дело? Нам нужно вырваться из окружения. Людей, которых вы приказали взорвать, мы имеем возможность использовать более рационально. Уничтожить их мы всегда успеем, — спокойно отвечает Вернер.
— Что вы там мудрите? — выходит из себя оберет.
— Во время прорыва окружения мы бросим их на минные поля противника, а сами пойдем следом за ними. Советская артиллерия и танки не откроют по ним огня. А министерство доктора Геббельса будет иметь возможность объявить всем, что мирное население отступает вместе с нами. Всех, кто останется в живых, мы расстреляем, а потом сообщим, что это дело рук большевистских комиссаров, — продолжает все так же сдержанно Вернер.
— Мне нравятся сообразительные люди, герр гауптман, — сразу согласился оберст и положил трубку.
…Серой разорванной лентой колонна беженцев повернула от станции и медленно потянулась длинной цепочкой по степи. Вилась, изгибалась дорога на Карапыши.