— Тата! — вспомнила я, подхватилась и начала оглядываться. Но практически невозможно было что-либо рассмотреть в общей суматохе битвы, которая с каждой минутой становилась все более непредсказуемой и беспорядочной, когда уже не понятно, где свой, а где чужой, где раненные, а где мертвые, потому что кричат, стонут, бьют и режут со всех сторон. И единственное желание, которое в этот момент владеет разумом — выбраться живой.
Но Тата… Она защитила меня. Я не могла сбежать, оставив её здесь одну.
— Тата! — кричала я, пытаясь перекрыть все остальные звуки. — Тата!
Поняла, что зря привлекаю к себе внимание только в тот момент, когда один из эцитонов, вынув окровавленные клешни из развороченной спины распростертого на земле студента-боевика, медленно развернулся ко мне.
— Ой, — выдохнула я и попятилась.
Шаг, и я бросаюсь бежать, сломя голову, но, конечно же, мутант быстрее. Настигнув в один прыжок, мохнатая лапа перехватывает меня поперек живота. Над ухом я слышу приближающиеся клацающие звуки и сжимаюсь, но… последнего удара не случилось. Никто не вгрызся в меня, как в кусок говядины. Отвратная морда приблизилась, обнюхала мою голову с одной стороны, потом с другой, потом клацнула как-то уж очень довольно и потащила прочь. Кажется, он захотел сожрать меня в одиночестве, и чтобы никто не отвлекал от трапезы.
Но до обеда не дожил.
Что-то сильное с разбегу врезалось в держащего меня эциотона, я вылетела из его захвата, пролетела дугой и грохнулась на землю, ударившись головой о камень. Перед глазами рассыпались искры, сквозь которые я рассмотрела громадное туловище… Даркера.
— Хааашшшш, — выдохнул демон, недвусмысленно разводя шире плечи в воинственной демонстрации собственной силы.
Короткая заминка, а потом эти двое сошлись в схватке. Не успел Даркер выхваченным из пустоты мечом порубить того, что пытался утащить меня, как ему на смену прыгнул второй, потом подоспел третий, за ним четвертый. Мутанты в мгновение ока облепили демона со всех сторон, будто облепившие соты пчелы. Уже очень скоро я перестала его видеть, лишь слышала ритмичные рубящие звуки, свист меча, рассекающего воздух, и тяжелые вздохи.
Пристав, попыталась сесть, получилось не сразу, но получилось. Потом я поползла, потому что поняла, что оказалась на границе с лесом и решила искать временно укрытие там. Добравшись до ближайшего дерева, я заползла за его широкий ствол и обессиленно откинулась на него спиной. Дыхание было сбитым, ненадежным, лицо и шея мокрыми от пота, а в голове стоял церковный перезвон. Почти сразу меня стошнило. Из-за того, что давно не ела тошнило водой, а потом и её не осталось, лишь желудочный сок, разъедающий рот, настойчиво полз вверх. Так плохо мне не было… да, наверное, никогда!
Усиливалось ощущение, что я заболеваю. Это напоминало грипп, которым довелось переболеть лет в восемь, только сейчас состояние было хуже в миллион раз. Ныла каждая косточка, выворачивало каждый сустав, ломило каждую мышцу, трещала голова. Я поняла, что согласна на что угодно, лишь бы все это прекратилось.
Просто прекратилось.
А потом сознание взорвалось, словно где-то там, внутри, давным-давно была заложена отсчитывавшая время бомба. И перед закатывающимися под череп глазами полетел вихрь сцен, каждая из которых была со звуком, но один кадр накладывался на другой, создавая какую-то парализующую галлюцинацию, превращающуюся в неразборчивый ретроспективный поток, почти сразу же распадающийся на отдельные частицы.
— Шейн, не надо! Ты же не хочешь этого делать! Ты лучше, чем он…, - убеждала мадам Мелинда, отступая под натиском надвигающегося на неё демона. Парень глядел на женщину из-под низко опущенного лба, который прикрывали блестящие пряди волос. Глядел смело и беспощадно. Кривая ухмылка опровергала все утверждения колдуньи — он хочет. И сделает.
Еще шаг, длинные сильные ноги переступили через маленькое скрюченное тело женщины на полу.
Вспышка, срывающаяся с ладоней колдуньи. Но демон легко отразил полетевшее в него заклятье, чтобы почти в тот же момент сорваться. Толчок. Замах. Удар. Лезвие вонзилось тело, вырывая стон, а вместе с ним и жизнь. Не только из неё, но и из меня тоже.
Крик. Кто-то закричал. Отчаянно, слезно. Это был вопль потери.
Я чувствовала, как мадам Мелинда… умирает, медленно сползая по стенке и оставляя за собой густой смазанный кровавый след.
Вместе с ней умирала та, другая, на полу.
Не успела я попытаться справиться с их болью, как в меня ударило новой.
Знакомые стены заставы. Девушка, сидящая на стуле очень-очень ровно. И длинный меч, входящий от предплечья вниз в несопротивляющееся тело, будто нанизывая его на лезвие, дробя позвонки и косточки. Широко распахнувшиеся глаза и адские невыносимые муки, отразившееся в брызгах слез. Но она не могла ни пошевелиться, ни закричать, скованная магическими путами и с залепленным ртом. Вместо неё кричал кто-то другой, из чужого рта рвалась её боль нескончаемыми задыхающимися воплями на пределе легких. Неистово, исступленно, без возможности вдохнуть.
И прощальный шепот демона ей на ухо:
— Не надо было тебе лезть во все это… А так, ты мне даже понравилась… Роль злодейки тебе очень подошла. Вот только… во всех сказках злодейки проигрывают. Ты пыталась пройти путь Миры, но оказалась слишком слаба для этого.
И тело, теперь уже мертвое, но все еще замкнутое в одной позе, кулем свалилось со стула к ногам Феликса.
Стул зашатался, а после боком упал и он…
— Я бы не хотел этого делать, — спокойно сообщил Кан, вставая с кресла, для которого он был слишком крупным. И так было со многими вещами, из-за чего демон воспринимался постоянной угрозой. Хрупкость окружающих его людей лишь подчеркивала его силу, будто бы явственнее очерчивая контуры его мощи. — Ты одной с ней крови, но… у нас нет выбора.
— Делай то, что решил, демон, — смело заявил женский голос. Высокий, незнакомый. Она стояла у окна, не просто маленькая, крохотная. Лицо скрадывала темнота комнаты, похожая на наброшенную вуаль, а сзади неё лился свет из окна, подсвечивая тонкий силуэт. — Моя жизнь прожита до конца, и я ни о чем не жалею. С легким сердцем я ухожу и надеюсь никогда не возвращаться.
Кто-то заскулил, слабо дыша.
Кан подошел, навис молчаливой горой. А потом приставил нож к горлу, которое она податливо обнажила, медленно запрокинув голову. Кровь брызнула насыщенным красным веером, когда нежная кожа была перерезана от уха до уха. И девушка со слабым стоном упала, сложившись пополам. Некоторое время Кан стоял неподвижно, рассматривая ту, которую убил без сожаления, а после поднял глаза и встретился со мной взглядом, будто видела меня сквозь покровы всех разделявших нас миров:
— Мира, — произнес он, низко, хрипло, с придыханием и волнительной, искушенной полуулыбкой: — Мира, девочка моя…
Боль достигла своего пика, замерев на той точке необратимости, за которой больше ничего не было, лишь тело — пустая ненужная оболочка, и искореженная сумасшествием личность.
В ушах зазвенели отголоски слов, которые становились все дальше и дальше, пока не умолкли совсем, вымещенные чернотой и краснотой.
Тьма. Тьма. Тьма.
Все было во тьме и в крови. Крови было так много, что она струилась липкими потеками по коже, выливалась звонкими всплесками из пробоин, вытекала из щелей, сочилась из пор, как из сжимаемой губки. Её стало так много, что она проникла в глаза, в уши, в рот, в нос. Все было в крови, и я захлебывалась в ней. Я знала, эта кровь пролилась не из моих вен. И одновременно она все-таки была моей.
Но чем полнее становилось это кровавое море, тем меньше болело, словно вытекающая кровь смывала, забирала все, как в оплату чего-то большего.
А когда боль стала затихать, я увидела.
Увидела так много всего и сразу.
Я увидела, как начали рушиться стены милого приветливо-сказочного домика Милены, который опустел с её смертью, словно из него ушла душа. Он оседал, ломался, крошился, исчезая в облаке мелких щепок, превращаясь в одно сплошное ничто. Очень скоро ничего не осталось, а сверху упало несколько стволов, поваленных невидимой силой, желающей окончательно похоронить заставу.